Я убью за место в раю

Мыслей не было вообще. Даже не хотелось вести диалоги самому с собой как раньше. Просто лежал и пялился в белый потолок. А покрасить бы надо лазарет заново. Ведь краски до-задницы на складах. Ну, нет. Надо переставать ругаться. Все, слово себе даю, что с этой минуты не ругаюсь больше задницами и дерьмом. Кружится все. Жарко стало. Сейчас бы оленьей вырезки с луком, как пожарил Артур Степанович. Вкусно, аж слюнки брызгают. Нет слюны. Пить хочется. Водички бы. Где я свой толмут оставил? Ведь обронил и не найду теперь. Все рубашки попортил свои за неделю. Надо попросить Эллу заштопать. Может жениться на ней? Нет. Она не захочет. Будет злиться, ревновать к Тине. По голове сковородкой даст. Я Тину мою люблю. Но, один жить буду, как раньше. Неплохо. Соломенные чучелки плести. Сожгу их к росомахам. Нет смысла жить для себя. Скучно становится. Не жизнь это. Для других жить надо. Тогда хоть что-то от тебя остается. Через 10 лет вспомнят. А может и через тридцать. Хоть кому-то радость принести надо. Иначе… Нет сил думать. Как не думать? Дурацкая голова думает сама. Постучать в нее из «Стрижа». Одного раза хватило бы. Хоть какой-то толк был бы от этого пистолета. Так не хватит у меня храбрости. А ну там и правда, есть ад и рай? Бог, паршивец, от радости будет ладошки потирать, что слабый я оказался, в ад скатился. Нет уж. Потерпим. Трясет меня теперь, озноб. Холодно ночью на земле лежать. Костерок бы развести. Дождусь или рака кишечника или лейкоза, и тогда уже с ним встречусь. Ведь не дал умереть мне там под сосенкой. Интересно, я сам приволокся к Поселению или меня Элка с Броком нашли? Элка, как выдру пнуть, это она. Следопыт. Она меня не бросит. Хорошая баба. Ей бы с Олафом жить. Видел я ее раньше. Ведь помню я ее лицо откуда-то. Смешные у нее были косички, улыбалась мне. Нет, я спать. Буду спать. Мох мягкий такой под головой. Снова жарко стало. Попить бы…

В лазарет зашла Элла. Посмотрела на Егора. Перемигнулась с Олафом и вышла с ним в коридор. Он слегка пошевелился и оглянулся. В грудине был словно осиновый кол, так болело, что дышать почти не мог. Обе руки перебинтованы, заметил только сейчас. Это Ветеринар постарался. Снова вошла Элла с Олафом. Она подошла к койке и присела на самый краешек. Они помолчали какое-то время, и он спросил:

— Рубашки мне зашила?

— Прости, Егор. Но я с новостями к тебе. И новости не про твои рубашки.

— Ну вот, — обиделся он, — теперь задрипанный буду ходить на посмешище всем гражданам, словно медведь после встречи со стаей волков.

— Думаю, у тебя есть, кому зашить твои драные рубашки.

— Ругаешься? А я себе слово дал не ругаться больше всяким таким.

— Я не ругаюсь, «драные» сказала в значении «порванные» У тебя как всегда все с ног на голову. Решение я приняла, Егор. Ухожу я от тебя.

— Так мы вроде, это… Ни того с тобой, ни этого… Или я чего пропустил?

— Я имела в виду ухожу из помощников Шерифа, а не лично от тебя. Друзьями-то мы всегда с тобой будем. Я не забуду тебя до своего последнего дня.

— Друзьями? Уходишь? В могилу меня хочешь вогнать своими гадостями? Куда уходишь? Почему?

— Тише, Егор, — Элла положила руку ему на туго забинтованную грудь и нежно посмотрела прямо в глаза, — у меня немного перевернулось все после того нашего разговора на полу в Офисе. И последние события тоже здорово мозги сдвинули.

— Они у тебя и без этого сдвинутые были. Куда еще сдвинулись?

— На место, Егор. На место. За последние несколько дней я столько всего передумала и пересмотрела в своей жизни. Я беру себе Машку. Удочеряю ее. Я, понимаешь, пока несла ее завернутую в свою куртку, всю в крови, ревущую, вдруг поняла, что это мой ребенок. Других-то у меня не может быть. А у этой девочки нет ни мамы, ни папы, ни родных. Почему бы мне не стать ей мамой?

— Ну. Лихо, ты. Элка…

— Я теперь Наталья, Егор. Эллы больше нет. И не будет. Зови меня Наташей, если можешь.

Егор только сейчас увидел, что Олаф все это время стоял в дальнем углу лазарета среди скупо освещенных сосенок и каргалистых березок, слушает их.

— А он — Спросил Егор, — он согласен?

— Я согласен, — откликнулся молодой парень и подошел к постели, — позвольте мне жениться на Наташе. Буду ее защищать и беречь пуще своей жизни. И Машу я тоже удочерю.

— Клять тебя помощник, ты мне сердце сегодня порвала.

— Егор ты согласен благословить нас?

— Я тебе отец что ли? Ты же меня старше, дурочка.

— Ты мне как отец, Егор. Всегда им был и останешься.

Олосеть. Лучше я бы умер на том холмике, чем смотреть, как эти двое счастливых благословленных вышли в белую от слепящего света дверь. Вот, создал семью. Ничего не делая, создал счастливую парочку. Да еще и сразу с ребенком. Самты Клаус застрелись от зависти. Снова меня трясет. Надо бы идти, да сон такой хороший снится. Досмотрю, встану и дальше пойду. Накрыла темнота.

Дверь снова скрипнула, и в палату влетел Президент. Егор тяжело вздохнул. Начинается.