Я убью за место в раю

Ничего не украли. Ведь у девки, которая прошла вместо нее в город, полно было времени пробраться в ее комнату и все там перерыть. Ромуальдас бы увидел постороннего, поднял бы тревогу. Но попытаться могла. Что искали? Зачем пытали? Единственное что она умела — рисовать и реветь. Рисовать. Не нашли блокнот мы с Элкой. Ни в комнате, ни при ней. Могли украсть блокнот с рисунками? Бред. Как она сказала пацану: «береги эту страницу пуще глаза». Что там на ней? Девка на беговой дорожке. Дата прошлогодняя. Циферки какие-то в углу. Напоминает что-то. Вот блин, ноготь ободрал. Долбаная темнота. А что еще могло быть такого в блокноте? Надо найти этот дурацкий блокнот. За что-то же ее убили, да еще и жестоко так. Оленя бревном в глаз! Ведь, похоже, в блокноте этом дело. Даже жрачку не забрали и нож хороший. Часы. Пойти осмотреть, как рассветет, еще раз место, где тело нашли? Могла Элка с Броком упустить что-то. А если она его бросила пока бежала от них? Осмотреть ее путь от места разделения с группой шириной метров в двадцать на обе стороны. Может она не шла на встречу с мужиком, а убегала от него? Увидела его среди сборщиков, запаниковала и побежала в сторону. Дурная же была Машка. А может и правда, Улугбек с ними? Наталья? Нет, узкоглазая своя. Почему? Потому что красивая. А Улугбек урод. Надо его задушить и дело с концом. Ха. Дело раскрыто! Я Шерлок Хломс. Или как там его? Херлок Шлопс? Забыл уже. Пойду утром к Макарычу, доложу про убийство. Нельзя затягивать. Пусть сам решает с Майором, что делать с чужаками.

Он взял небольшой пучок нарезанной соломки и закрутил красной ниточкой верхушку. Только хотел начать плести первую закрутку, как почувствовал за окном движение. Шериф обернулся и посмотрел на Кота. Тот развалился на одеяле и дрых. Но одно ухо тоже повернулось в сторону. Значит, не показалось. Ветер безжалостно продолжал колотить какую-то штуковину о стену. Кошка Зоська лежала на спине на стуле с раззявленным ртом. Шериф встал со стула, и поставил лампу на пол перед дверью. Достал из кобуры свой Стриж и, мягко ступая по дощатому полу босыми ногами, подошел к двери. Там кто-то стоял. Он скинул засов и, резко распахнув дверь, сдвинулся в сторону.

— Кто?

Ветер завывал. Нанесло запаха теплой сырости, мокрого мха, ржавеющего железа.

— Выходи на свет, — приказал Шериф темноте и засомневался. А вдруг показалось?

— Шериф, это я, не стреляй, — раздался из темноты тонкий, почти писклявый голосок, — у меня дело.

— Курить лосиное дерьмо, Проныра, это ты? Какого моржа тебе надо ночью?

В тусклом свете лампы в проеме нарисовалась фигура маленького человечка в изодранной черной шинели советских времен. И где он только достал эту шинель?

— Уже утро, Шериф, — писклявый человечек с поднятыми руками подошел к крылечку. Узкое как бритва лицо постоянно гримасничало, двигалось, строило рожи. Поднятые руки тряслись мелкой дрожью, — у меня дело. А время уже шестой час, Шериф.

— Прекрасное начало дня, — Шериф тяжело вздохнул и, сунув Стрижа за пояс на пояснице, махнул рукой, — заходи, Михаил, чаем угощу. А то аж трясешься весь.

Проныра был в Поселении, вроде как, местным дурачком. Так могло показаться даже бывалому жителю. Многие его таким и считали и ни во что не ставили. Он кривлялся, унижался, лебезил перед всеми жителями, в особенности перед новенькими и негражданами. Даже с детьми он вел себя как слабоумный простачок. Но на самом деле, был очень хитер, умен и внимателен. Природа, катаклизмы, экология, драть ее в уши, или еще какие факторы генетики не дали ему физической силы, роста или внешности. Не считая здоровенного болта между ног. Тут оставалось, скрипя сердце, завидовать. При росте в сто пятьдесят сантиметров иметь такой агрегат казалось оскорблением всему мужскому населению спятившей планеты. А демонстрировал этот дурачок свои гениталии постоянно, за что от Шерифа ему прилетало пару раз в месяц. А иногда и отсиживал по трое суток в камере за эксгибиционизм и нарушение общественного порядка и норм морали. Шериф прекрасно знал, что Проныра, которого звали Михаил, делал это нарочно. Постоянного жилья у него не было, и в камере он отогревался, отъедался и отсыпался на месяц вперед. А потом снова в толпу, толкаться среди жителей, крутиться с дельцами черного рынка, сталкивать людей, собирать информацию, продавать ее, оказывать услуги всем кому они требовались. Маска убогого идиота ему очень удавалась и всего несколько человек в Поселении знали его настоящую сущность. Если Проныра приперся, значит, есть информация. Шериф, хоть и недолюбливал этого типа за его откровенную ненависть к людям и способность сталкивать их до смертельных разборок, но использовал его как информатора. Потому угощение горячим чаем или пайком в своем доме было платой за услуги. Даже в такой маленькой общине нужно было иметь стукача. Везде сам не успеешь.

— Заходи, садись сюда, — приказал он Проныре, — сейчас вскипятим воды. Чай заваривал с час назад, еще теплый.