Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Макар осмотрел лицо Глеба еще раз. Новым взглядом, собственническим, прищуриваясь и изучая, как будто оно что-то ему сообщит такое, что подтолкнет его в нужном направлении. Хотя Макар и был полностью уверен в себе, но подсказки все-таки хотелось. А Глеб смотрел на него непроницаемыми туманными глазищами под тяжелыми веками и ждал. Вроде Макар и знает его столько времени, а все равно благоговеет. Как у него хватило наглости тогда ввинтиться не просто в квартиру Глеба, но и в его жизнь, удивился тихо Макар. Более того, как у Глеба хватило мудрости не гнуть Макара под себя или не баловать его, как пусть и нелюбимого, но своего домашнего питомца – типа не люблю, так хоть все позволяю? И кажется, ну все же ясно, как дважды два – есть он, который не против, есть Макар, который хочет. Макар баламутит, Глеб успокаивает, идеальная ведь смесь, но что-то останавливало его, что-то мешало выпалить: хочу и буду. Макар скользил глазами по покойным чертам, изучал лоб, на котором можно было разглядеть морщины, совсем мелкие пока. А вороньи лапки уже заметны. И щеки впалые, и тени под глазами, или это просто сумерки. Макар опустил голову, опасаясь положить ее Глебу на плечо – почему-то это показалось ему неуместным, пока ведутся эти странные переговоры. Хотя даже переговорами это назвать можно с натяжкой. Скорее Макар что-то должен сказать или сделать, а Глеб отреагирует. Скажет свое веское «да» и улыбнется, или скажет не менее веское «нет» и улыбнется чуть печально, и в бестолковой жизни Макара начнется новый этап.

И постепенно Макара охватила странная робость. Ему показалось, что он идет в темноте по незнакомому полю, и каждый шаг может быть жутко опасным, а куда он идет – неизвестно. Хотелось думать, что хотя бы направление его движения правильное, но и в этом Макар был не уверен. Ему жутко хотелось, чтобы они были вместе, но что это значит, Макар не представлял. Он должен ходить по струнке, жить по режиму, отчитываться за каждый сделанный шаг?

Глеб с интересом смотрел, как Макар нахмурил брови, отвел глаза и засопел. Затем он посмотрел на Глеба подозрительно и уселся поудобней. Мальчик явно хотел что-то спросить, но либо вопрос был неудобный, либо Макар не мог сформулировать его покорректней. И Глеб, сдержав усмешку, решил не помогать. Пусть повертится. Он спокойно смотрел на него, тем более живость, с которой эмоции сменялись на лице Макара, была истинной усладой для глаз.

А Макар продолжал пытаться размышлять о том, куда ввязывается. Он еще раз оглядел Глеба, задержался на ямочке на подбородке – такой забавной, такой упрямой, подумал, что у человека с такой ямочкой наверняка должны быть очень жирные тараканы в голове, заглянул в глаза, которые как бы ничего не выражали. А уголки рта у него подрагивали. Макар соскользнул в растерянную мысль о том, что этот рот сколько раз был невероятно щедрым, а потом оказывался таким суровым, а на работе он, наверное, говорит сухим голосом и вообще без эмоций, как может, когда весь погружен в работу дома. Макар отвел глаза и подумал, что у него как раз куда больше прав, чем у банального питомца – он может делать почти все, и Глеб никогда не возражал, обреченно вздыхал – да, закатывал глаза – тоже было, вежливо приподнимал брови – еще как, и Макар терялся, не понимая, что это значит, но не более того. Единственное, на чем Глеб всегда настаивал – это возможность побыть одному, но даже когда Макар врывался в его уединение, его не выставляли за дверь, хотя и приходилось терпеть пару неприятных минут, в которых особенно остро чувствовалась своя непрошенность. Макар уставился на Глеба и посопел, собираясь с духом.

- Тебе было больно? – смутившись, спросил он. У Глеба на лице отразилось непонимание, Макар шумно вдохнул и беспомощно развел руки. – Ну, тогда, когда ты про меня узнал, - скомканно пробормотал он, заалев, втянул голову в плечи и искоса и сквозь прищуренные веки посмотрел на Глеба.

Глеб хмыкнул. Подумал.

- Нет, не больно. Но очень неприятно. Нелегко оказаться объектом деланного сочувствия. Простое любопытство куда проще пережить, чем такое, - наконец сказал он.

Макар хотел бы пообещать, что никогда больше, ни в жисть, ни за что, и его что-то удержало.

- Так больше не повторится, - буркнул он наконец. Ему захотелось выпалить, что всякое может быть, ну случайно, ну с кем не бывает, ну всякие ситуации, главное, чтобы Глеб понимал, что все равно он самый важный и самый главный, но чтобы он верил, но Макар мужественно сдержался. Он жалобно посмотрел на Глеба, а тот все ждал. У Макара даже испарина выступила. – Я буду стараться, - наконец выдохнул он.

Глеб помолчал. Потянулся к Макару и привлек к себе.

- Это хорошо, - тихо сказал он, устраиваясь. – Отдыхай.

Макар облегченно выдохнул, уткнулся в его плечо и спрятал в нем лицо. Но червячок сомнения все равно не успокаивался внутри. Попытавшись унять его в течение нескольких минут, Макар тихо позвал его. Глеб ответил вяло, полусонным голосом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза