Я учился жить... (СИ)

Компьютер привычно показывал метры и калории. Глеб смотрел на цифры, которые ему ничего не говорили сейчас, и переводил глаза на телевизор. Он рассеянно смотрел на мельтешившие на экране пятна, механически пытался вслушаться в слова, но не получалось. В голове снова и снова возникало противостояние с Тополевым. И снова эта его черта, с которой он ничего не мог поделать: а правильно ли он отреагировал? И хотя он пришел к выводу, что трагизм ситуации и общая ее катастрофальность надуманы им, под солнечным сплетением все равно пульсировал противный холодный комок, снова и снова вызывая в памяти его печальный опыт. Еще и подранок этот от него чего-то хотел. Глеб замедлил скорость. И кажется, ему досталось. Ни за что ни про что. Он попался ему под горячую руку, чего-то резко восхотел и получил соответственно хороший такой отлуп. Только вот незаслуженно. И Глеб перешел на шаг. Мерно переставляя ноги, с маниакальным упрямством идя к непонятной цели по бесконечной ленте и рассеянно ища мелодию в ее жужжании, он безразлично следил за событиями на экране телевизора, хмуро думая, что повел себя совершенно по-идиотски, сорвав на нем свою злость, когда тот пытался влезть ему в уши своим дурацким «В чем дело?». Требовать от девятнадцатилетнего пацана приличного поведения и мудрых и взвешенных решений как минимум глупо, и тем более смешно самому реагировать так остро на его нечуткость, закусывая удила и еще глубже забиваясь в нору. Глеб остановился, оперся руками о поручни беговой дорожки и задумчиво уставился в окно, еще раз прокручивая в голове последние события этого странного дня. Он возвращался домой, думая только об одном: побыть с собой, поупиваться неуверенностью и болью, посидеть в темной комнате, глядя за окно, может, выпить вина. Может, полистать фотографии. Он очень хотел успокоиться привычными средствами, какие помогали ему до этого, пусть условно, но помогали. Но про что он совершенно забыл, так это про то, что одиночества у него осталось всего ничего. Воскресенье было проведено частью в толпе людской, частью вдвоем. До этого Макар дергал его регулярно и частью по пустякам. Кажется, стоит распрощаться с прошлым, в котором он был один ровно столько времени, сколько хотел. А хотел он этого почти постоянно. Да и с его стороны было не самым лучшим поведением сначала приблизить Макара к себе. Мысль эта была странной, почти преступной, но до такой степени яркой, что Глеб выразительно покачал головой, осуждая себя. Не следовало этого делать, подпускать его к себе, позволять привязаться, самому привязаться к нему, не следовало поддаваться его обаянию и жизнерадостности. Нельзя было забывать про то, что Макар – это всего лишь наемный работник, начинать относиться к нему по-простому, по-человечески, по-душевному. Как так получилось, что этот приблудыш так основательно основался в его квартире и – чего греха таить – в его мыслях? Совершенно не чуждым было его возвращение в дом, в котором его ждал Макар, и Глеб испытывал что-то похожее на удовольствие, когда Макар вываливал на его голову все, что произошло с ним за день, не обращая внимания на то, что он не особо вслушивается в его слова. Ему доставляла удовольствие компания за ужином, уютные звуки, которыми Макар очень активно обозначал свое присутствие в квартире, и его непосредственность, с которой он выказывал как уважение, так и скептицизм.

Глеб сошел с дорожки и потянулся за полотенцем. Механически вытирая пот со лба и шеи, он еще раз пересматривал ситуацию с Макаром, пытаясь определиться, как вести себя с ним дальше. Можно попробовать сделать вид, что в воскресенье не произошло ничего особенного, что это, что вся ночь и весь день были чем-то банальным и невыразительным, легко забывающимся. Глеб вытирался и оценивал такую возможность. Идея была неплохой. Идея была в чем-то разумной – отгородиться от него сейчас, снова вернуть все на круги своя. Имело смысл сделать это сейчас, пока он не привязался к нему еще больше, и когда это было бы почти безболезненно. Рука, которой он вытирал пот, замерла. Глеб отчетливо понял, что не хочет отваживать Макара от себя. Ему было хорошо с ним, тепло, несложно. Глеб бросил полотенце на скамью и пошел в душ. И там, стоя под струями прохладной воды и подставляя им лицо, он снова и снова обдумывал, насколько он готов прекратить то робкое, зарождающееся, что так беспечно привязало его к Макару. И понимал, что ему было слишком хорошо в воскресенье, чтобы он так просто мог этим поступиться. Натягивая домашние штаны и лениво завязывая шнурок, он задумчиво жевал губы, признаваясь, что ему следует как минимум извиниться за резкость.

Выйдя из ванной, Глеб подошел к шкафу, чтобы взять майку. Одинокий стук в дверь и Макар, бесцеремонно ее открывший, застали его врасплох. Он вздрогнул и удивленно обернулся. Макар с решительным видом упер руки в боки и сердито сказал:

- Пиццу привезли. Пошли есть.

Пару секунд постояв, поизучав Глеба, вытянув руки по швам, а затем скрестив их на груди в полном решительности жесте, он развернулся и вышел.