Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Генка подобрался. И (Глеб очень неохотно в этом признавался даже себе) ему нравилось это зрелище: вот только что сидел веселый, беспечный, довольный жизнью и собой блудливый кобель Генка, а вот сидит остроглазый и собранный, эффективный и преданный Геннадий Юрьевич, с которым лучше не враждовать. Хотя ходить ему все равно следует не так бесшумно.

Глеб неторопливо возвращался домой после дружеских посиделок с Генкой в баре. Вечер был замечательным. Настроение неплохим. Глеб оглядывался на странный день и странное решение Генки посидеть после работы. После второго пива разговор с незамысловатых сплетен, которыми он исправно грузил Глеба, неожиданно принял куда более серьезную форму. Они говорили о верности, понимании, чуткости, и впервые Глеб говорил о Денисе. Обрывисто, мучительно подбирая слова, перебивая себя и делая дурацкие паузы – он, юрист, который должен был и умел продать песок бедуинам, сверля взглядом стол и беспомощно разводя руками, но говорил. Генка его выслушивал с серьезным видом, не пытаясь балагурить и подтрунивать, и сам признавался во многом. Стоя перед дверью квартиры, Глеб не сдержался и тяжело вздохнул: все-таки не стоит и дальше жить прошлым. Он открыл дверь и вошел в квартиру. Разуваясь, он прислушивался к звукам в ней. Макар выскочил из кухни.

- Привет! – ликующе воскликнул он. – Ты как раз вовремя. Как раз будем ужинать.

Глеб усмехнулся и подошел к нему. Он обнял Макара, прижал к себе и на ощупь нашел его губы. Макар позволял ему фривольность ровно в течение трех секунд, а затем отвел губы и привычно заворчал, что опять Глеб набрался, и что это такое, и как ему не стыдно, и что он его как кутенка тискает. И при этом не вырывался и тесно прижимался всем телом. Глеб потерся щекой о его волосы и выпустил.

- Я сейчас переоденусь и приду, хорошо? – тихо сказал он.

Макар согласно кивнул головой и остался стоять в прихожей, глядя ему вслед и теребя полотенце, которое оказалось у него в руках. Затем, довольно подпрыгнув на месте, он понесся обратно на кухню.

========== Часть 10 ==========

Отпуск был неотвратим. Глеб это понял с особой отчетливостью, когда на последней летучке Тополев обращался к нему куда реже, чем привык он и другие. Тополев сам, казалось, с трудом держал в узде свои привычки: Глеб слышал те ноты в его голосе, после которых Виталий Аркадьевич обычно переводил взгляд на него и требовал либо подтверждения своим словам либо оценки ситуации, готовился принимать подачу и вынужден был разочарованно выслушивать ответы других людей, к которым Тополев обращался вместо него. Глеб чувствовал себя обделенным, выключенным из этого общества, язвенником на Лукулловом пиру. Все было почти как всегда, только к нему относились как к медленно и слишком нестабильно выздоравливающему тяжелобольному: мол, ты не перетруждайся, отдыхай. Мы будем делать вид, что нам просто позарез необходимо твое присутствие, авось поможет твоему самочувствию, но сильно мучить не будем, главное, что ты с нами, наш свадебный генерал. Глеб слишком увлекся поисками аналогий и оказался неготовым к тому, что переглянувшийся со своими замами, подмигнувший секретарше Тополев величественно поднялся и торжественно провозгласил:

- А теперь, дорогой ты наш Глеб Сергеевич, предлагаю по маленькой за твой отпуск.

Глеб покорно встал вслед за ним, медленно, чтобы скрыть удивление, поправляя узел галстука, застегивая пиджак на все пуговицы и тут же расстегивая нижнюю, поправляя манжеты рубашки, и пытаясь за банальными жестами скрыть свою растерянность и идиотское чувство беспомощности, вдруг охватившее его. Тополев торжественно вещал своим хорошо поставленным уверенным голосом, как здорово, что Глеб отправляется в отпуск, как он надеется, что Глеб там как следует отдохнет и вернется полным сил. Глеб пытался смотреть ему в глаза и не мог, будучи не в силах поднять взгляд выше подбородка. Что за дурацкая робость им овладела, Глеб понять не мог, но остро боролся с жестоким чувством: как будто бы он противостоял толпе крайне недружелюбно настроенных дикарей, сам одетый только в исподнее. Он согласно кивал головой, рассеянно скользил глазами по его лицу, избегая глаз Тополева, хотя и замечал, что в них была только удовлетворенность и вполне благодушное одобрение.

- Так что по этому поводу не грех и выпить, - завершил свою речь Тополев, снисходительно смотревший на появившихся как чертик из табакерки официантов, споро закатывавших тележки с блюдами и напитками. – Немного, задерживаться не будем, в конце концов нас всех ждут выходные. Но тебя следует достойно сплавить в отпуск. Прав я, Геннадий Юрьевич?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза