Я учился жить... (СИ)

Осмотрев еще раз лежавшего, живописно развалясь на кровати, Ясинского, почти прекрасного в своей безмятежности, Макар недовольно фыркнул.

- Ладно, я пошел, - буркнул он, оглядывая Стаса прищуренными глазами. Помедлив, Макар собрался с силами и понесся к выходу.

Стас закрыл глаза. Как хлопнула дверь, он уже не слышал, растворяясь в темноте. Он почти не помнил своих сновидений, но ощущение того, что он покачивался на волнах, кружился, парил, было невероятно отчетливым и жутковатым.

Утром он заполз на кухню на ватных ногах. Он не верил своим ощущениям и воспоминаниям, хотя укусы на плечах и груди были отличным свидетельством тому, что память его не подвела. Он налил в стакан воды и поднес его к щеке, оглядывая кухню. Рубашки, которая вроде должна была лежать где-то на полу, не наблюдалось. Не было видно и пакетов с мусором. Стас опустился на стул и сгорбился, а затем запустил руки в волосы и пригреб их назад, словно попытался в знакомых и привычных жестах найти опору.

Макар несся домой по зябкой улице и забывал ёжиться, хотя ночь была прохладной. Но небо было высоким и ярко-темным, и звезды были восхитительно отчетливыми. Людей было немного, да и время неудачное, когда слишком поздно даже для праздношатающихся, но слишком рано, чтобы люди спешили на работу. Добежав до дома без приключений, Макар рванул в ванную в конце коридора. Рывком стянув майку и пристально оглядев себя, он возмущенно засопел. Судя по всему, этот придурок мажорный его в битую сливу превратил, и синяков будет слишком много. Придумывай потом, откуда они. Хорошо хоть, что на Макаре заживает все, как на собаке. Иначе ходить бы ему всему ободранному. Он уставился на себя в зеркало колючими, счастливыми, горящими и голодными глазами. Губы были припухшими, волосы торчали в таком хаосе, что художественным беспорядком назвать это безобразие можно только слепому вусмерть пьяному имбецилу. И Макару казалось, что все его суставы невероятно гибкие, а в нем самом пятнадцать футов росту и он может обнять весь мир. Ликующе улыбнувшись, он швырнул майку в корзину, содрал джинсы и зашел в душевую кабину. Через несколько минут, слегка обтершись полотенцем, он подхватил сумку, которую бросил посреди коридора, вытянул из нее телефон и пошлепал в гостевую спальню. Там, скинув покрывало прямо на пол, Макар забрался под одеяло, потянулся, свернулся клубком и провалился в сон.

Будильник вырывал Макара изо сна долго и настойчиво. Наконец Макару надоело играть в «ну еще секунду», и он решительно откинул одеяло, усаживаясь на кровати. У него было отличное самочувствие и замечательное настроение. Казалось, весь мир лежал у его ног, сам Макар резко вытянулся на два с половиной метра вверх, и мышцы были дивно эластичными, и суставы просто во все стороны гнуться могли. Макар полетел в душ, а потом на кухню. Есть хотелось зверски.

Эйфория не оставляла Макара все утро вплоть до двери аудитории. Путь до родного университета был отмечен замечательной погодой, ослепительно прекрасной природой и дружелюбными людьми, которые, хоть и косились на него недоуменно поначалу, но отводили глаза, с трудом сдерживая улыбку. Ну разве не отлично? Макар бодро несся на занятия, гордо демонстрируя еще одну яркую майку. Он не мог удержаться от удовольствия покоситься на себя в витрины, чтобы еще раз убедиться, как отлично выглядит. Нет, жизнь определенно прекрасна. Даже сумрачные коридоры родного вуза не смогли омрачить его радостное настроение. И лишь проем открытой двери в аудиторию оказался странной непреодолимой преградой. Макар застыл на пару секунд, охваченный внезапной робостью и чем-то, странно напоминавшим подозрительность, затем разозлился на себя и решительно вошел в аудиторию.

Сторона была солнечной, на лицах у однокурсников было нарисовано крупными буквами, что вечеринки в честь воссоединения групп после бесконечно долгих летних каникул прошли вполне успешно, о чем яростно свидетельствовало не самое лучшее самочувствие и невыспавшиеся лица, и Макар немного расслабился. На фоне общего неважного самочувствия его необъяснимо сияющая физиономия может пройти и незаметной. Главное, чтобы Ясинский не начал дурить.

Предмет опасливых размышлений Макара не заставил себя ждать. Он внес себя в аудиторию, привычно с высокомерным видом оглядывая преподавательский стол, окна и только потом переводя взгляд на простых смертных. По странной прихоти избалованной натуры Стас был одет во все черное, и даже майка, туго обтягивавшая его торс, была черной. Макар закатил глаза: чего уже этому дитяти неймется, какого лешего он из себя Байрона строит?

Ясинский оглядел аудиторию, целенаправленно идя к месту в центре, остановился взглядом на Макаре, глядевшем на него колючими глазами под ехидно приподнятыми бровями, снял сумку и бросил ее на облюбованное место, не отводя глаз. Затем он неспешно снял куртку к вящей радости Макара, что тот и обозначил, многозначительно пошевелив бровями и облизав губы, бросил ее рядом с сумкой и уселся.