Макар приплелся на занятия за добрых пятнадцать минут до начала пары и зашился на самую камчатку. Он еще и к парте пригнулся, подозрительно отслеживая всех, кто входил в аудиторию, чтобы не пропустить тот суровый момент, когда в дверном проеме появится Ясинский. Чтобы в случае чего либо спасаться бегством, либо готовиться принять геройскую смерть. Все воскресенье он боролся между злостью на Ясинского за то, что тот чего-то там себе возомнил, и банальным любопытством: его подмывало выяснить у Ильи, во что вылилось его знакомство с этим пижоном. Он сунул нос в парикмахерскую пару раз, но у Ильи был очень основательный выходной, и его работница пояснила, что ей еще в четверг было строго-настрого запрещено дергать его по пустякам и не только; Макар ушел несолоно хлебавши, попытался было посердиться на Илью и даже поразмышлял над тем, чтобы позвонить Ясинскому, но остатки здравого смысла все-таки восторжествовали. Утром и днем Макар был занят в кафе, а затем носился по городу с какими-то не совсем внятными целями. Так что было вполне терпимо; куда хуже стало ему ближе к ночи. Вечером он бродил по квартире, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие: хотя бы сервизы какие стояли, чтобы их можно было протереть, но ничего так и не нашел. Он попытался занять себя журналами, телевизором, даже в книгу нос сунул, но отвлечься так и не смог; мысли упрямо возвращались к ситуации с Ясинским и Илье. В способностях последнего вызвать к жизни глас разума, даже если объект воздействия к оному с рождения глух был, Макар был уверен полностью. Что Ясинский с Ильей в надежных руках – тоже. Макар пытался посмотреть на саму ситуацию отстраненно и чуть ли не во второй раз задался вопросом, а каким образом в нее вписывается Глеб. И если в субботу вечером его куда больше волновало, что станется с ним, если что – если в самом-пресамом отвратительном случае Глеб все-таки узнает всю эту историю – мир не без добрых людей, это Макар знал преотменно – а ну как вышвырнет?, то когда он подумал, что ему придется смотреть Глебу в глаза, демонстрировать честность, искренность и все остальное, Макару стало не по себе. Как-то постепенно, не совсем ставя себя на место пострадавшей стороны, но представляя, что бы он сам чувствовал, если бы пред его блудливы очи предстала какая-нибудь пидовочка и томным голоском объяснила бы, что они с Глебом просто ой-ай, Макар очень четко определил, что ему бы это не просто не понравилось. Узнать, что его партнер гульнул, пусть с кем-то совсем незначительным – да от одной мысли Макар вскочил и забегал по кухне. А ведь Глеб привлекательный мужик, и на него наверняка ведется охота. Чисто потенциально. Наверное. Он-то сам не из тех, кто производит впечатление сильно заинтересованного в любого вида безответственной связи человека и способен отшить любого ста восьмьюдесятью пятью способами разной степени суровости. И вот ему докладывают, что Макар – скотина блудливая.
Макар опустился на стул. Ладно, это если донесут. Хотя вроде некому. Он приблизительно знает, где Макар работает, про учебу знает куда меньше, что не может не радовать, но чтобы серьезный и уважаемый Глеб поперся в кафе или в университет выяснять, с кем Макар дружит?! От таких мыслей парнишка презрительно фыркнул. Глеб на такое никогда не пойдет. Более-менее успокоившись, Макар взялся за свой уже почти остывший чай. Он пил его мелкими осторожными глотками, снова и снова ежась от неприятных ощущений и успокаивая себя, когда очередная дурацкая мысль приходила в его буйную голову.
Поздним вечером, сходив в душ, Макар задержался у двери гостевой спальни, которую подсознательно выбрал на время отсутствия Глеба, и решил наведаться и в хозяйскую, в конце концов он имеет право и на нее. Делов было пройти пару шагов и взяться за ручку, а затем повернуть ее и толкнуть дверь. Но эти незначительные действия почему-то потребовали от него немалого мужества. А комната была знакомой, почти уютной, почти обжитой и вполне приветливой. Макар осмотрел ее и выключил свет. Почему-то кровать казалась ему слишком большой, потолок слишком высоким, окно слишком широким, а гостевая спальня – такой милой по сравнению с этим актовым залом. И Макар резво сбежал к себе. Забираясь под одеяло – нехотя и весь в раздумьях, он пытался укротить мурашек, которые резво топали по его хребту. Пробирало почти до оскомины. А ведь ему придется как-то собираться с духом и смотреть Глебу в глаза.