Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

Лежа на кровати, Макар таращился в потолок, пытаясь ухватить за хвост хотя бы одну из тех мыслей, которые бродили там совершенно неприкаянными. Ему это удалось, за что он разозлился на себя еще больше: это была совершенно дурацкая мысль о том, что делать на занятиях. Ясинский может либо испортить ему жизнь полностью и бесповоротно мелкими и крупными придирками, разборками и прочими милыми его сердцу развлекалками. Он может, конечно, удариться в другую крайность и начать разыгрывать из себя обиженного, что тоже не самая приятная ситуация. С третьей, и совершенно неожиданной стороны, ему не хотелось полностью ставить крест на хрупком и робком взаимопонимании и почти нормальных отношениях, которые проклевывались у них с Ясинским: в те краткие моменты, когда Стас избавлялся от своего пафоса и томных поз, он оказывался неглупым и риторически неслабо продвинутым собеседником. С ним можно было и поспорить, и вместе похаять кого-нибудь или что-нибудь, благо жизнь всегда оказывается щедрой на такие темы; Ясинский еще и слышать собеседника был способен, что с его внешностью и бэкграундом вообще удивительно. Если бы он на самом деле не вздумал дурить и обижаться, что их авантюрка закончилась не по его высочайшему соизволению, было бы вообще здорово.

Макар повернулся на бок, свернулся клубком, попялился немного в окно и закрыл глаза. Сон не шел, но спать надо было – время не раннее. Он горестно вздохнул, и по поводу бренности всего земного, и из-за своей импульсивной натуры, которая на один явно удачный случай устраивала девять каверз, уткнулся носом в подушку и приказал себе спать. Только сон его особо не радовал: Макар то и дело просыпался и всматривался то в окно, то в потолок, пытаясь определить, где он и что готовит ему день грядущий. Проснулся он за несколько минут до будильника и вяло ждал, когда он даст о себе знать. После первых же нот Макар сел на кровати и сгорбился, мог бы – в клубок свернулся и под кровать забился. На занятия идти совсем не хотелось.

Сидя за самым дальним столом и добросовестно пригибая голову к столешнице, чтобы как можно меньше демонстрировать себя любимого, Макар угрюмо оглядывал аудиторию, старательно пряча глаза и увиливая от любого визуального контакта – у него своих личных проблем было более чем достаточно, чтобы еще на общественные размениваться. И он ждал, ждал с нетерпением и замиранием появления Ясинского. Мысли о Глебе остались дома, а сейчас Макара жалили опасения по поводу встречи со Стасом. А он не спешил.

Как бы ни ждал Макар появления Стаса, он оказался неготовым к его появлению в дверном проеме. Волосы у Ясинского были убраны в почти целомудренный хвост на затылке, куртку он держал в руке, и майка была скромно-белой. Он пошел к своему месту, лениво сдерживая зевок, но аудиторию оглядел. На Макаре взгляд Стаса задержался на пару ударов сердца, за которые тот успел выпрямиться и угрожающе посмотреть на Ясинского. Стас померился с ним взглядами и отвел глаза. Макар почувствовал облегчение и – ну откуда бы еще и такое? – разочарование. Чего ему хотелось и чего он ждал, Макар не особо помнил, но такое безразличие, причем не напускное, а вполне себе искреннее, его задело.

Пара закончилась, однокурсники покидали аудиторию с разными степенями ускорения. Ясинский, сидевший прямо по курсу, с наслаждением потянулся, отчего Макар пришел бы в возбуждение всего неделю назад, но сегодня всего лишь лениво полюбовался; он перекинулся со старостой парой слов и неторопливо достал сумку. Макар медлил сзади. Проскальзывать мимо Ясинского он не рисковал и нетерпеливо дожидался, когда этот барчук изволит встать и выместись в коридор. Наконец свершилось, и Ясинский вальяжно направился навстречу новым знаниям. Макар поплелся следом.

Ясинский все той же походкой зарулил в туалет, и Макар воспринял это как знак судьбы: Ясинский был сыт и, кажется, доволен, он не набросился на него на глазах у честного народа, а сейчас стремился в уединение к думам и мечтаниям, практически, хотя обшарпаннный туалет типа «сортир» оным способствовал весьма условно. Стас стоял у раковины, моя руки и задумчиво глядя куда-то вниз. Макар стал рядом, и Стас подозрительно на него посмотрел.

- Ну и чего тебе от меня надо? – обратился он к Макару, и его вопрос прозвучал до странного риторично. Макар дернул плечами и отряхнул руки.

- Поздороваться, - ядовито отозвался он. – А то ты так усердно меня игнорируешь, что я прямо даже обиделся.

- Ох ты, красна девица какая, - хмыкнул Ясинский. – А конкретней: чего тебе от меня надо?

Макар замялся. Все, что приходило ему в голову, звучало до такой степени по-девчачьи, что даже думать о том, чтобы произнести все эти «давай останемся друзьями», «ты замечательный друг» и еще какую муть казалось ему непристойным. И он угрюмо посмотрел на Стаса.

- Я бы сказал, но это будет звучать сильно по-мещански, - скривился он. – Типа никаких обид, все дела.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза