Читаем Я учился жить... (СИ) полностью

- Ты когда-нибудь отсюда уберешься? – обреченно выдохнул Илья. Макар, поняв, что гроза миновала, подошел к нему и весело посмотрел в глаза.

- Кстати, пожрать он не дурак. И вообще парень неплохой, - легкомысленно пояснил он, широко улыбаясь. Илья не сдержался и улыбнулся в ответ. Криво поначалу, но против наглого обаяния этого пакостника кто устоит?

Макар бодро шагал домой, довольно оглядывая улицу. Было почти темно, почти выходные, почти осень. Ветровки вроде как еще не нужны, но джемпер захватывать было необходимо. Деревья стояли желтые, и охровый ковер под ними становился все толще. Народ избавлялся от летней праздности и начинал суетиться вполне себе по-деловому. Жизнь была хороша. Макар возвращался домой – ему нравилось и само слово, и сама процедура. Идти, выглядывая здание, отмечая, есть ли свет в окнах его квартиры, представляя, что еще он попробует приготовить. Кое-какие блюда он уже умел делать. Кое-какие – пробовал. Результаты как правило соответствовали действиям. После проб ножа некоторое было практически несъедобным, но Макар был оптимистом. Макар всегда был оптимистом, и пока у него было мало причин разочаровываться в этом отношении к жизни.

Он неторопливо поднимался по лестнице домой, задумчиво изучая ступеньки у себя под ногами и снова возвращался мыслями к Илье и Стасу. Любопытство, оказывавшееся страшным хищником, грызло его изнутри; Макар изводился, желая узнать, кто из этих двоих и что предпримет. Он даже подумывал заключить с собой пари, но пока было неясно: а вдруг Илья вообще сдаст назад и сбежит в ужасе, как та воспитанница монастыря кармелиток при виде свечи с натянутым на нее презервативом в руке матери-настоятельницы?

Макар остановился перед дверью квартиры, которую он столько месяцев считал своей, к которой привязался и за которой следил со рвением, которое ничего общего с долгом службы не имело. Несмотря на длительное знакомство, возвращение домой оставалось для него таинством. Макар с легким трепетом переживал это ощущение – открыть дверь своим ключом и за ней встретить не стену, обклеенную устаревшими лет пятнадцать назад обоями, а просторную прихожую с легкомысленными фотографиями, закрыть за собой дверь, зная, что тем самым надежно отсекаешь себя ото всех звуков. Макар до сих пор удивлялся тому, что не слышал, как работает телевизор у соседей снизу, как сходила в туалет бабка сверху, не знал, что готовили соседи напротив и из чего гнал самогон чувак с первого этажа. Ему нравилось ухаживать за ней и за ее хозяином – он и в этом находил удовольствие. Не только потому, что ему был приятен сам процесс, но и потому, что Глеб, надевший свежевыглаженную рубашку, не просто говорил «спасибо», его глаза при этом подтверждали, что он совершенно искренне благодарен. Макару нравилось готовить Глебу завтраки, и он был бесконечно благодарен за его невероятную тактичность, когда, допустим, тот брал ссобойку. До Макара не так давно дошло, что у Глеба не только денег достаточно, но и кейтеринг в офисном здании может быть настолько хорош, что Макару утруждаться не стоит совершенно. Но он продолжал паковать завтраки, не такие основательные, больше похожие на десерт, и Глеб продолжал их брать и все так же вежливо благодарить, и не только словами, но и взглядом.

В прихожей было темно, за исключением тусклого света, падавшего из открытых дверей кухни и гостиной. Макар разулся и аккуратно поставил кеды на полочку. Он подхватил рюкзак и побрел в гостиную.

Глеб сидел, возложив ноги на стол, и читал. Он поднял голову и приветственно посмотрел на Макара.

- Привет, - негромко сказал он.

- Привет, - в тон ему отозвался Макар и уселся рядом. – А ты все просвещаешься, - легкомысленно отметил он, проверяя название книги. Попытавшись прочесть название – а книга была на немецком языке, он поморщился и пробормотал, что это специально придумано, чтобы отсеивать психически неустойчивых. Глеб, успевший обнять и привлечь его к себе, усмехнулся. – Я надеюсь, содержание не такое ужасное, как название?

- Ну, если не считать немецкое гражданское право ужасным, то нет, что ты, - иронично признался Глеб.

- Ой. Ужас. Просто ужас, - лениво признался Макар, устраиваясь поудобней. – И ты что, весь день эту муть читал?

- Не только. Еще фотографии заказал. Как день прошел? – вежливо спросил Глеб.

- Ой, отлично, - самодовольно признался Макар. – Я такой тролль, ты не представляешь!

Он оживленно перевернулся, чтобы видеть Глеба, и сияя от гордости, начал рассказывать:

- Я Илью довел до бешенства, а он ну плюшевый медведь! Его просто невозможно расшевелить, а тут три фразы, и он злится, прямо душа радуется. И Стаса тоже. Хотя с этим вообще просто, он, блин, ну такой, - Макар замялся. – Порывистый, понимаешь? Типа такой весь страстный, и тут, короче, два слова, три намека, и он прямо на блюдечке с голубой каемочкой мне рассказывает все и вся! Короче, я молодец.

- Стаса? Твоего коллегу в кафе? – флегматично предположил Глеб, улыбаясь и с удовольствием разглядывая оживленного Макара.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Аркадия
Аркадия

Роман-пастораль итальянского классика Якопо Саннадзаро (1458–1530) стал бестселлером своего времени, выдержав шестьдесят переизданий в течение одного только XVI века. Переведенный на многие языки, этот шедевр вызвал волну подражаний от Испании до Польши, от Англии до Далмации. Тема бегства, возвращения мыслящей личности в царство естественности и чистой красоты из шумного, алчного и жестокого городского мира оказалась чрезвычайно важной для частного человека эпохи Итальянских войн, Реформации и Великих географических открытий. Благодаря «Аркадии» XVI век стал эпохой расцвета пасторального жанра в литературе, живописи и музыке. Отголоски этого жанра слышны до сих пор, становясь все более и более насущными.

Кира Козинаки , Лорен Грофф , Оксана Чернышова , Том Стоппард , Якопо Саннадзаро

Драматургия / Современные любовные романы / Классическая поэзия / Проза / Самиздат, сетевая литература
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза