– Это так мило, что вы с Леной пишете друг другу настоящие письма, на бумаге, – прокрадываясь ко мне в комнату, говорит мама. – Я и не думала, что вы до сих пор так делаете.
Даже не знаю, что она пытается проявлять: дружелюбие или пассивную агрессию? Порой с ней ужасно трудно разговаривать.
– Просто дедушка подарил мне чудесный блокнот.
– Здорово, что ты используешь его на благо.
Она присаживается на угол моей кровати. Совсем как когда она решила мне сказать, что они с отцом разводятся. Похоже, она тоже это осознает, потому что практически сразу вскакивает и разглаживает складки на одеяле.
– У вас с Леной все хорошо? Как там ее новый парень? Знаю, с этим иногда трудно…
К чему этот разговор? Почему мама считает, что стоит ей войти ко мне в комнату, как мы с ней вдруг волшебным образом станем «Девочками Гилмор»?[11]
Примемся обсуждать, что моя лучшая подруга начала встречаться с парнем, лишившим меня девственности, а потом переставшим со мной разговаривать? И эта самая подруга до сих пор ничего не знает. Потому что я не сказала. Потому что мне стыдно. Потому что мне разбили сердце.– Да все нормально, – отвечаю я. – У нас все хорошо. А почему не должно быть?
В нетипичной для себя манере Элис пропускает мимо ушей мою колкость.
– Как прошел первый день программы? – продолжает она расспрашивать.
Что я могла бы ответить?
Но я отвечаю:
– Хорошо!
Ее выражение лица говорит мне, что это был неправильный ответ.
– Хорошо? – повторяет она. – Я пришла узнать, как прошел твой день, как тебе программа, ради которой мы пересекли половину земного шара, а ты мне отвечаешь «хорошо»?
– А я не заставляла тебя ехать со мной. И уже не раз давала тебе это понять.
– И все же я здесь и спрашиваю у своей дочери, как прошел ее день.
– Было очень трудно, ясно? Я привыкла рисовать в мультяшном стиле. И многих вещей не умею, а у большинства студентов все отлично получается.
Ей требуется время, чтобы осознать: я только что поведала ей некоторые подробности из своей жизни.
– Может быть, это тот самый звоночек, сообщающий о том, что творчество лучше оставить для хобби.
В груди у меня вспыхивает ярость, которую я так тщательно сдерживала. Вот почему я не хотела с ней ничем делиться.
– Мам, мне не нужны сейчас от тебя советы, – как можно спокойнее произношу я. Если начну кричать, то проиграю этот спор. – Для этого у меня есть подруга. – Я показываю на письмо, которое пишу Лене. – Мне нужны люди, которые действительно уважают то, чем я занимаюсь, и понимают, насколько это тяжело.
Мама открывает рот, и в эту секунду мне неясно, чего ждать: гнева или извинений. Возможно, она и сама не знает. Но тут открывается дверь, и в образовавшуюся щель просовывается голова Эвелин.
– Простите, что прерываю вас, дорогуши. Элис, милочка, мне нужна твоя помощь внизу.
Как раз вовремя. Не удивлюсь, если все это время Эвелин стояла под дверью и подслушивала наш напряженный разговор, выжидая подходящий момент, чтобы увести мою маму, прежде чем мы обе вспыхнем как сигарета и бензоколонка.
Мама кивает и выходит за Эвелин.
Два дня. Еще каких-то два дня, и мама улетит в Чикаго.
Глава 16
ЧУВСТВУЮ СЕБЯ КАК на одной из дедушкиных картин. Мы с мамой и Эвелин сидим возле камина (где, стоит отметить, горит настоящий огонь) и молча читаем, пока дождь барабанит по стеклу. Эвелин настояла на том, чтобы налить нам по бокалу «Бейлиса» («Со льдом! Только так его можно пить!»). И теперь я восседаю в кресле, в левой руке у меня зажата книга, а в правой – алкогольный напиток со вкусом десерта.
Мама жадно поглощает страницы романа «Гордость и предубеждение», найденного в библиотеке Эвелин. Читает его с таким волнением, будто Элизабет Беннет и мистер Дарси флиртуют и ссорятся на самом деле. И мне понятно такое рвение: за исключением стремления, чтобы «ее дочь поскорее вышла замуж», моя мать – истинное воплощение миссис Беннет, которая просто не может не совать свой нос во все мои дела.
– Нашла какого-нибудь близкого по духу персонажа? – интересуюсь я.