Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем

Случалось, Гарри брал с собой Долли, когда уезжал по делам в другой город. Подготовка к такому путешествию доставляла ей величайшее удовольствие. Она покупала новое платье, делала прическу в парикмахерской, долго втирала в увядшую кожу всякие лосьоны и кремы. С лица ее не сходила улыбка, в голосе звучала радость, она выискивала предлог, чтобы поговорить о Гарри, как будто ее распирало от любви к нему и ей нужно было поделиться с кем-то своими чувствами.

Она хотела, чтобы все знали о его щедрости, великодушии, о замечательном отношении к ней; слова хвалы и благодарности рвались наружу подобно детям, столпившимся у дверей школы в ожидании, что дверь распахнется и они вырвутся на волю.

Достаточно было одного слова, чтобы началось это восторженное словоизвержение. Вы тут же узнавали, что Гарри — прекрасный, добрейший человек, что он обязательно женится на Долли, когда придет время. Все, чего хотела Долли от вас, это чтобы вы соглашались с похвалами, которыми она осыпала Гарри.

Я, признаться, ни разу не мог на это отважиться.

Когда Долли возвращалась из таких поездок, радостного настроения ее как не бывало. Молчаливая, подавленная, она снова проводила долгие печальные часы у окна.

По возвращении Гарри всегда оказывался очень занятым, не бывал у Долли по две недели, потом неожиданно появлялся с цветами в руках.

Однажды вечером я стоял у подножья лестницы и вдруг услышал, как наверху кто-то закричал, крик оборвался, наступила тишина. Я подождал немного, раздумывая — не подняться ли наверх, но, успокоенный тишиной, пошел к себе, закурил и задумался.

Немного погодя в комнату ко мне вошла Джин, она села за стол против меня и сказала:

— Гарри попал в автомобильную катастрофу. Он погиб. Долли несколько минут тому назад прочла об этом в «Геральде».

Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

— С ним была девушка, — продолжала Джин. — Она осталась жива.

Несколько минут прошло в молчании; потом я сказал:

— А как Долли? Что она делает?

— Лежит на кровати, уткнувшись головой в подушку, — не хочет, чтобы я видела ее лицо. Джин встала и направилась к двери:

— Пойду к ней. Я только хотела сказать вам.

— Спасибо, — сказал я.

Джин остановилась в дверях, глядя на протершийся линолеум.

— Бедная Долли, — сказала она. — Ей больше незачем смотреть в окно.

Глава 18

Жену пароходного механика из второй квартиры верхнего этажа звали миссис Джордж Ричарде; жильцы называли ее просто по имени — Фэс.

После неудавшейся попытки изменить наши отношения, Фэс напустила на себя добродетельный вид, и я прикинулся, что этому виду верю. Часто по утрам, когда я убирал лестницу, она перегибалась через перила второго этажа и вступала со мной в разговор, в то время как миссис Скрабс, приоткрыв свою дверь, жадно подслушивала.

— Вам не следовало бы самому убирать лестницу, мистер Маршалл, это женское дело.

— Вы считаете, что мне пора жениться?

— Да как вам сказать. Сдается мне, что вы не будете счастливы, если женитесь.

— Почему?

— Вы тогда не сможете каждый вечер уходить из дому, как теперь.

— Разве это так уж важно?

— Да, очень важно, — сказала Фэс. — Раньше я часто бывала на вечеринках с Джорджем. Бывало так, что он но время рейса подружится с пассажирами своего парохода, а когда приезжает в Мельбурн, они приглашают его в гости. По-моему, надо как можно меньше сидеть дома. Когда бываешь на людях, хоть жизнь ощущаешь как-то.

— Может быть, вы и правы, — сказал я механически, лишь бы что-то сказать.

— Джордж разрешил мне устроить вечеринку, если я захочу. Сам-то он развлекается на разных вечеринках, когда попадает в Сидней или Брисбен.

— Почему бы вам с Джорджем не устраивать вечеринки, когда он приезжает в Мельбурн? Фэс помрачнела:

— Не знаю… Он ведь чудак. Как только попадает домой, вечеринки его уже не интересуют. Мужчины только о себе думают: когда им хочется куда-нибудь пойти, и ты иди, когда они желают дома сидеть, ты тоже сиди. Если они не хотят вечеринки — не смей ее устраивать.

Прежде, когда я только гуляла с Джорджем, он из кожи лез, лишь бы мне угодить, покупал мне шоколад и еще там всякую всячину. А теперь постоянно ноет из-за денег, а ведь все равно их нет. Джордж даже не разговаривает со мной, как прежде. Мы тогда часами болтали о том, о сем, а теперь — никогда.

Мама говорит — все мужья такие. Они просто не способны поговорить с женой по-хорошему. «Если он тебе ничего не говорит, ты тоже молчи», — вот как она считает.

Через несколько дней Фэс спросила меня, не буду ли я возражать, если она устроит вечеринку. В порту стоит немецкий крейсер «Кельн», она познакомилась с несколькими матросами оттуда, ребята они славные, и ей хочется пригласить в гости их и кое-кого из знакомых девушек.

Я не стал возражать, спросил только:

— Вы ведь не затеваете пьянку?

— О нет, что вы! — поспешила она меня успокоить. — Я не такая…

Вечеринку назначили на субботу. В этот день я собирался навестить родителей в Уэрпуне, в двадцати милях от Мельбурна, и, признаться, радовался, что меня не будет дома.

Однако миссис Скрабс решительно запротестовала против вечеринки у Фэс: