Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем

— Если вы разрешите этой ужасной девке устроить попойку с матросами, я тотчас же съеду с квартиры, — заявила она. — Матросы вообще ведут себя отвратительно, будут всю ночь горланить песни, пьянствовать и дебоширить. Ни одна порядочная женщина не потерпит такого безобразия. А у меня язва желудка, доктор велел мне беречься. Я сказала Перси: «Мистер Маршалл не ведает, что творит, он поощряет порок», — сказала я. А мисс Оксфорд, с которой я говорила об этом, посоветовала: «Крепко заприте дверь на замок в этот вечер, миссис Скрабс, мне будет неприятно, если вас изнасилуют». Да, она употребила именно это выражение, произнесла именно это слово. Я порядочная женщина, вы сами знаете, мистер Маршалл, и не выношу никакого проявления вульгарности, но я уверена, что мисс Оксфорд руководили добрые чувства, когда она сказала это. Она ведь знает, что такое матросы и как они бесчинствуют. А Перси услышал слова мисс Оксфорд и говорит: «Пока я жив, эти сволочи до тебя не дотронутся». А мой Перси никогда не ругается, не такой он человек, лучшего мужа не было ни у одной женщины на свете, можете мне поверить. А потом, я ведь и о нем подумать должна, — если вокруг будут пьяные девки и все такое? Ни за что ведь поручиться нельзя. Я решительно вам заявляю, если эта особа устроит свою вечеринку, мы съедем с квартиры! Ведь вот бедная мисс Тревис уже переезжает.

— Мисс Тревис все равно собиралась менять квартиру, — возразил я.

— Да, но даже если бы у нее не было такого намерения, она все равно съехала бы из-за этой вечеринки, это-то я уж наверное знаю.

— Хорошо, я скажу миссис Ричарде, что вы возражаете против ее вечеринки, — сказал я.

Миссис Скрабс неожиданно заволновалась:

— Нет, прошу вас, не делайте этого. Вы даже не заикайтесь, что я говорила с вами по этому поводу. Скажите, что вы сами все обдумали и не хотите, чтобы в вашем доме была пьяная матросня. Так и скажите.

— Ничего этого я говорить не стану, — рассердился я. — Пойду и скажу ей, что соседки против вечеринки.

Я поднялся наверх и постучал в квартиру Фэс. Она открыла мне дверь, лицо ее выражало простодушие невинного младенца.

— Привет. — Она улыбнулась, хотя догадывалась, зачем я пришел.

— Дело касается вечеринки… — начал я.

— Вот как, вечеринки! — Она насторожилась.

— Боюсь, — продолжал я, — что вам придется отказаться от этой затеи. Жильцы возражают, грозят съехать с квартиры. А в этом случае и вам придется уехать, потому что мне ничего не останется делать, как запереть дом.

— Вижу, что миссис Скрабс уже наговорила вам с три короба.

— Не только она.

Фэс колебалась, кусая губы. На меня она не глядела.

— Вот уж не думала, что они такие ханжи! — сердито сказала она. Я промолчал.

— Ладно, — сказала она наконец, — вечеринки не будет.

Но она все-таки ее устроила. В понедельник, после возвращения из Уэрпуна, я, не заезжая домой, поехал прямо на работу. В десять часов на моем столе зазвонил телефон. Я поднял трубку:

— Контора фабрики «Модная обувь».

— Это из полиции, — раздался голос. — Пожалуйста, попросите Алана Маршалла.

— У телефона.

— Это вы арендуете дом номер четыре по Роджер-стрит в районе Альберт-парк?

— Да.

— В вашем доме драка. Вам лучше сейчас же приехать. Мы подождем вас.

— Что случилось?

— Одна баба стукнула кулаком другую, та позвонила в полицию. Трудно разобрать, в чем дело. Сейчас они перестали орать, но обязательно сцепятся снова, если вы их не усмирите. Сколько вам надо на дорогу?

— Полчаса.

— Ладно, только, пожалуйста, поспешите.

Когда я подъехал к дому, двое полицейских стояли на веранде, разговаривая с буфетчицей Джин, которая, видимо, в то утро на работу не пошла.

— Я решила, что мне лучше дождаться вас… — сказала она мне потом.

У стоявших с ней полицейских был вид людей, вынужденных заниматься пустяками, тогда как им это по чину и по должности не положено.

Были они рослые, самоуверенные, казалось, сама профессия защищала их авторитет от всяких посягательств.

— А вот и вы! — произнес один из них; по его виду я заключил, что этот человек вполне доволен своим положением в жизни, что он уравновешен и привычки его сложились раз и навсегда.

— Да. Так что же все-таки произошло? — спросил я.

— Две ваши жилички сцепились, потом одна из них нам позвонила.

— Миссис Скрабс, — пояснила Джин Оксфорд.

— Она самая. Потребовала, чтобы полиция защитила ее от соседки.

— От Фэс, — добавила Джин.

— Вот-вот. Мы приехали и разняли их. Сейчас они поливают друг дружку грязью; драться они больше не станут, просто им хочется отвести душу. Потом тут затесался чей-то муж…

Полицейский повернулся к Джин:

— Как зовут того парня, с длинной шеей?

— Мистер Скрабс — Перси, — ответила она.

— Да, да. Он обвиняет девушку, живущую наверху, что она ударила его жену в живот.

— У нее язва желудка, — заметил я, считая, что это сообщение должно пробудить к ней сочувствие.

— Да ну, язва желудка! — усмехнулся полицейский. — Судя по всему этому, желудку изрядно досталось нынче утром.

Он посмотрел на часы.

— Уже без двадцати пяти одиннадцать, — обратился он к своему спутнику.