Я увожу к отверженным селениям

— Справедливость! Не тебе судить о ней. Что ты пони маешь в справедливости? Фашисты уничтожают миллионы со ветских людей. Наша армия сражается и побеждает. Но армия без оружия — не армия. Кто кует солдату оружие? Ты скажешь — народ. А на что способен народ без руководите лей? На моем заводе делают оружие и этим оружием бьют врага. Ты хочешь посадить руководителей на голодный паек?

Этого ты хочешь? Мы командуем армияхми, фабриками, заво дами. Мы — сыты, народ — голоден? Так ты хотела сказать?

Придет время, наедятся все. Ты вспомнила о туберкулезном санатории. Кто нужнее сейчас? Оружие или больные дети?

Если бы победили фашисты — они расстреляли бы этих детей!

А по-твоему выходит так. Пусть генерал сидит впроголодь, ду мает об ужине, а солдаты его бесславно гибнут, потому что

36

некому было разобрать план сражения. Ты такого равенства желаешь? Пока у нас еще есть несправедливости. Но это ненадолго, пройдет. Лучше смириться с маленьким злом, чем терпеть большое. Лес рубят — щепки летят. Зато посмотришь, какая жизнь будет у нас после войны. Мы освобождаем не только себя, а и весь мировой пролетариат от цепей прогнив шего насквозь капитализма. На наши плечи легла тяжелая задача: проложить дорогу к светлому будущему. И мы про ложим ее. А ты твердишь о Витюшииом папе, о яблоках, о...

Рите. Одна жизнь ничего не стоит. Борьба требует жертв.

Ты взрослая... Стыдно, дочка, не понимать большую правду и копаться в маленьких недостатках. Стыдно и глупо.

— Я пойду, папа.

Не убедил. Одних слов мало. Припугну.

— Прощай, дочка. Не забывай о КЗОТе.

— О чем?

— О Кодексе законов о труде. В военное время прогул приравнивается к дезертирству.

— Спасибо за предупреждение. Постараюсь не прогуливать.

— Молодец, дочка. Да, чуть не забыл. Если увидишь Во робьеву, напомни ей, чтоб она принесла бюллетень. Иначе — суд.

— Папа! Ким обещал ей...

— Какое мне дело до его обещаний? Он обманул ее — его забота! Я своему слову — хозяин. Но я ей ничего не обе щал. Спроси у брата.

— И ее посадят в тюрьму?

— Будет так, как решит суд...

— Ким изнасиловал Риту, а ты погонишь ее в тюрьму?

— Не я, а суд. Меня это не касается.

— Как ты можешь так говорить?

— Y меня не богадельня — военный завод. Я подчиняюсь законам.

— Хорошо, папа. Суд будет открытым?

— Наверно, да. Можешь прийти послушать.

— Я приду. Но я буду говорить. Я расскажу на суде обо всём.

— Мерзавка! Кто тебе поверит?! Я кровь проливал в граж данскую. Награжден... А кто ты такая?!

37

— Никто. Приду на суд.

— Идиотка! Я упрячу тебя в сумасшедший дом. Там бу дешь доказывать свою справедливость. Завтра же убирайся из города, или проси прощения. Тогда и Воробьеву...

— Ты знаешь, что Рита не виновата, и позволишь нака зать ее. А Кима?! А меня?! Молчишь?! Y такого, как ты, про щенья просить не буду! Я никогда не вернусь к тебе. Не при ду даже хоронить тебя! Прощай!

Последние слова дочери, безжалостные и непримиримые, оглушили его. На короткое мгновение Пантелей Иванович за был, кто он. Перед глазами поплыли круги, желтые и зеленые.

В ушах стоял неумолчный звон. Затылок сверлила боль, жаля щая и острая. Когда Пантелей Иванович пришел в себя, до чери уже не было.

В КАБИНЕТЕ ДИРЕКТОРА

Тетя Маша скоро умрет... Она согласилась лечь в больни цу... Тетя Маша простила меня. Зачем она отдала лекарство?

Почему к ней не пускают?

— Девушка! Так можно простудиться. Нельзя стоять на улице в одном платье, — услышала Рита чей-то знакомый голос.

Рита зябко поёжилась и ничего не ответила. — Я доктор.

Посещал вас на прошлой неделе.

— Доктор? — встрепенулась Рита. — Прикажите пропу стить меня к тете Маше. Я жду здесь с самого утра.

— Без телогрейки? Тебе немедленно следует зайти в теп лое помещение!

— Да-да, доктор. Я озябла... Пропустите к тете, там я сразу согреюсь, — в глазах Риты, измученных и опустошен ных, вспыхнула мольба и светлая искорка надежды.

— Не могу.

— Боитесь?

— Боюсь за жизнь больной. Ей противопоказаны любые волнения. Ваше появление может ускорить летальный исход.

Рита вздрогнула и беспомощно опустила голову. До пос ледней минуты она никогда не слышала этого грозного слова

38

«летальный», и скорее сердцем, чем разумом, поняла его страш ный смысл.

— Пойдем ко мне. Я напою тебя чаем.

— Я не люблю чай, доктор. Пустите к тете Маше. Я погре юсь у нее... Там тепло...

— Ты хочешь убить свою тетю? — в голосе доктора про звучали усталость, злоба и раздражение.

— Что вы, доктор, миленький. Y меня погибли брат, отец...