Я увожу к отверженным селениям

Измученные женщины погружались в сон, беспокойный и тялселый. Рита не спала уже вторую ночь. Гнетущее напрялсе-ние не отпускало ее ни на миг. Какое-то время, очень недолгое, после слез в кабинете следователя, она почувствовала себя лучше. Но последний, пусть крохотный, обман следователя обрушился на нее как каменная глыба. Страдание и гнет выжгли все доброе, что было присуще ей с детства, а на смену им пришло безразличие. Ночь опустошила душу. Горькая боль ее сгорела в огне ею зажженном. Так пожар, пожравший до тла все, что может гореть, угасает и сам. Пламени его нет пищи, и он умирает, когда некого больше убивать. Я вино-65

вата... Ну и пусть... Тетя Маша... тетя Вера... меня осудят и я умру в лагерях... Какая разница, где умирать... Перед смер тью я выйду замуж за кобла (он это или она — оно, оно полюбит меня). И это еще вынести?.. А зачем... Чтоб дольше пожить? Кому это нужно? Мне?.. Ругать судью? Защищаться?

А для чего?.. Поскорее бы уйти отсюда... А куда?.. Везде есть Кимы, есть коблы, есть Кимовы отцы... Кому я что докажу?

Хоть бы и доказала, мне-то легче не будет... Бежать? — пой мают... А поясок? С пояском-то никто не поймает... И крюк...

Он выдержит, я худенькая... Как бы только не разбудить кого...

Спят... Осторожно... Чуть-чуть еще протяну руку... Как делают петлю? Намыливают веревку?.. Мыла нет... И не надо... С этого конца завяжу узелок и просуну туда второй кончик. Получает ся... Самое главное привязать... А ноги? Я ногами достаю до гробика... Подогну колени... Присяду, все равно, как отдохну...

Элька не услышит, а услышит — промолчит... Сама спраши вала, кто хочет... Боязно... Чего?.. Петля мягкая, не больно...

Рита резко подогнула колени. Подумать о чем-либо она не успела. Серый туман хлынул как горный поток, сокрушив ший плотины. Он затопил сознание, ослепил глаза, залил уши, мягкой тяжестью придавил руки и грудь, и в громаде его, бескрайней и всеобъемлющей, Рита потеряла себя.

СУД

— Вы утверждаете, подсудимая Воробьева, что четвертого марта тысяча девятьсот сорок пятого года примерно в час дня гражданин Ким Пантелеевич Киреев принес к вам домой про дукты и пенициллин, — сурово спросил судья.

Рита затравленно посмотрела на Константина Сергеевича и молча кивнула головой.

— Отвечайте — да или нет, — потребовал судья.

— Я же сказала: да.

— Кто может подтвердить справедливость ваших слов?

— Моя тетя... но она умерла...

— К сожалению, суд не в праве опрашивать мертвых сви детелей. — Лицо Константина Сергеевича оставалось бесстраст66

ным, пока он высказывал свое горькое сожаление о бессилии суда пригласить в эту маленькую комнатушку мертвую тетю.

— Но, — возвысил голос судья, — суд не понимает, как можно ссылаться на показания близкого человека, которого нет в живых. Это насмешка, или, что еще хуже, плевок на могилу покойной. Без слез, подсудимая Воробьева! Суду нужны оче видцы, факты и только факты, а не умело разыгранная исте рика. Поэтому назовите фамилии живых свидетелей.

— Кима, кажется... видела... Нюра Юмашова. Она живет в нашем доме, — глотая слезы, прерывисто пояснила Рита.

— Кажется или точно? — раздраженно спросил судья.

— Я протестую! — в голосе прокурора прорывались гнев ные нотки. — Подсудимая не уверена в том, что так называемая свидетельница Юмашова действительно видела гражданина Ки реева. Вызов этой сомнительной свидетельницы только затруд нит работу суда.

— Я под-дер-жи-вваю про-о-те-ст про-о-куроора, — подал голос защитник.

Константин Сергеевич минуты полторы пошептался с за седателями и объявил:

— Подсудимая Воробьева! Суд не нашел нужным вызвать в зал заседания суда указанную вами гражданку Юмашову. Про должайте давать свои показания.

Рита сбивчиво и путано рассказывала о памятной вече ринке в доме Кима. Один из заседателей, тот что сидел слева от Ирисова, тонкогубый лысый мужчина с отвислым брюш ком, мерно покачивал головой в такт словам Риты. Второй, костлявый, сухой, как палка, отполированная множеством рук тех, кто часто прибегает к ее услугам, неотрывно смотрел на Риту. Его маленькие, глубоко запавшие глаза буравили лицо Риты, а светлые жидкие брови изредка поднимались кверху.

— Вы утверждаете, подсудимая Воробьева, что Киреев Ким Пантелеевич напоил вас пьяной и, использовав ваше беспомощ ное положение, изнасиловал вас. А Киреев Пантелей Иванович, директор завода сто девяносто восемь, разбил бюст вождя в вашем присутствии? — скрипучим официальным тоном спро сил судья.