— Кто на вас донес? — спросила Елена Артемьевна.
— В нашей компании сидела Муська хромая. Городская она.
К нам в деревню по вакуации попала. Она все словечки мои кому нужно шепнула. Я наперво думала простят... На десять лет засудили. Брат в госпитале прознал о том, что меня засу дили, слезно умолял жалобу от его имени самому Сталину написать.
— И что же? — настороженно спросила Елена Артемьевна.
— Видно, не показали Сталину Мишуткину жалобу... На место переслали... А на
1
местах, известно, как с нашим братом расправляются. Срок прежний оставили. Только и того, что два месяца с лишком в тюрьме продержали... Так бы давно в лагерях была. Там вольготнее.
— А как же ваш брат?
— Не знаю, Елена Артемьевна... Как каменюка пудовая на сердце у меня висит. Y Мишки-то одна рука, да и та левая.
Век горюну в тех госпиталях долеживать. Кому он безногий да однорукий надобен... Я-то бы и забрала его, а теперь и думать о том нечего.
— И все же я с вами не согласна, Анна... как вас?
— По батюшке-то? Так ведь я моложе вас, Елена Артемь евна. Зовите просто Аня. А в чем вы не согласны со мной?
— Я считаю, Аня, что Рите необходимо написать кас сацию.
— Ни к чему, Елена Артемьевна: измытарят девоньку, а толку никакого. Вот вы Глашу, к примеру, возьмите. Немая она от рождения, а тоже за агитацию сидит.
— А вы откуда знаете? Она только сегодня в камеру пришла...
— Хочь вы, Елена Артемьевна, и дохтор, и прожили побо-ле моего вдвое, а того знать не можете, что я знаю. Я шибко хорошо с немыми на пальцах говорю. Y меня родной дядя
90
немой с рождения. Я с ним все чисто говорила. Сегодня вы немного вздремнули, а я с Глашей по душам поговорила.
— Как же она могла агитировать? — усомнилась Елена Артемьевна.
— Я ее кликну. Она сама обскажет как да что, — охотно ответила Аня. Она махнула рукой Глаше, стоявшей неподалеку от них.
Глухонемая радостно замычала и заторопилась к Ане. Она не спускала глаз с Ани, пока Аня разговаривала с Еленой Артемьевной и Ритой.
А теперь, когда Аня позвала ее, на невзрачном лице Глаши засветилась робкая улыбка. Глаша была явно довольна, что Аня о чем-то хочет расспросить ее и она сможет в безмолвной беседе облегчить душу. Пальцы Анн, длинные и гибкие, замель кали в воздухе.
— Чистая фокусница, — изумилась одна из женщин.
Глаша внимательно смотрела на руки Ани и, поняв, о чем ее просят, кивнула головой.
— Она сама все обскажет, — пояснила Аня.
Глаша согнулась, взяла в руки невидимую метлу. Затем резким движением откинула воображаемую метлу в сторону, ткнула себя кулаком в грудь и пять раз подряд выбросила обе руки с широко растопыренными пальцами.
— Она сказывает, что работала дворником. Опосля рабо ты их, человек пятьдесят, погнали па собрание в клуб.
Глаша быстро-быстро залопотала, несколько раз показала язык, широко открыла рог и безмятежно закрыла глаза. Паль цы глухонемой неутомимо двигались.
— Там кто-то языкастый долго говорил. Она с устатку заснула.
Глаша рывком ударила себя в бок, испуганно вскинула голову, сделала вид, что считает деньги, отрицательно замотала головой, левую руку почти опустила к полу, выразительно под няла два пальца вверх и слезливо сморщила лицо.
— Ее толкнули — вставай, мол, чего дрыхнешь. На двух месячный заем подписываться велят. Глаша сказала, что у нее маленький, а денег черт-ма, и...
— Понятно, пусть дальше представит, — перебили Аню женщины.
91
Глаша неожиданно выпрямилась во весь рост. Несколько раз пальцем указала на стену, надула щеки, скрестила руки и безмятежно положила голову на плечо. А потом на всю длину вытянутых рук провела плавный полукруг, который начинал ся возле груди, а кончался там, куда могли достать Глашины руки. Вслед затехМ она закатила глаза, со свистом втянула воздух, так, что ее плоский живот прилип к спине, а щеки провалились вовнутрь маленького рта. И вдруг в глазах Глаши сверкнула злоба и она с ожесточением показала кукиш.
— Глаша осерчала, поднялась и стала указывать на стены, а там, известно, портреты висят... Вот, мол, какие они морды разожрали, брюхатые, что свиньи поросные, а мы худющие, что шкилеты. Шиш вам, а не деньги!
— На сколько она осуждена? — с плохо скрытым волне нием спросила Елена Артемьевна.
Аня повернулась к немой, что-то сказала ей на непонятном языке. Глаша подняла обе руки, выразительно потрясая всеми пальцами.
— Десять лет! Глухонемой! — ахнули женщины.