Я вернулась, Господи! (сборник)

Всю неделю Татьяна Ивановна ходила разбитая. Жизнь представлялась невыносимой, беспросветной и печальной. А во всем виновата невестка Марина. И уж такая настырная да вредная попалась, не приведи господи. Что ни скажи, все наперекор норовит. Вот вчера, например, Татьяна Ивановна попросила, очень вежливо между прочим, переключить телевизор с какой-то бестолковой познавательной передачи на сериал, который Татьяна Ивановна смотрит с первой серии. На что Мариночка возмущенно фыркнула и презрительно сказала:

— Как можно смотреть такую ерунду? Неужели вы помните, что было вначале? Ведь сегодня четыреста пятидесятая серия. И потом, ни сюжета, ни каких-то интересных событий в сериалах, как правило, нет.

— Я все помню, — повысила голос Татьяна Ивановна, — и по мне, так в сериалах очень хорошо показывается наша жизнь. Если бы ты их почаще смотрела, то не вела бы себя со свекровью таким вот образом.

— А что я такого делаю? — искренне удивилась Марина.

Татьяна Ивановна хотела было напомнить невестке, что она может спать в выходной день до десяти, а то и до одиннадцати часов, по часу моется в душе, вечерами засиживается допоздна, а тарифы на электроэнергию, между прочим, растут, но тут пришел сын и разговор прекратился. Свекровь надула губы и ушла в свою комнату.

Она воспитывала Костика одна. Его отец испарился, когда мальчику исполнился год. Замуж с тех пор Татьяна Ивановна так и не вышла, хотя мужчины у нее были, а с одним она прожила почти десять лет. Отношений, правда, своих не оформляли, но жили неплохо. Даже Костя относился к отчиму терпимо. Но тот бросил их, подыскав себе другую спутницу. Татьяна Ивановна к тому времени вынуждена была уйти с высокооплачиваемой работы, и ее гражданский муж не захотел перебиваться с копейки на копейку. Татьяна Ивановна, помнится, тогда здорово переживала, даже заболела на нервной почве. Но тут Костик задумал жениться, и свадебные хлопоты отодвинули на время ее горестные мысли.

Радовалась тогда женщина. Наконец-то сынок остепенился, перестал болтаться по барам и дискотекам и заживет теперь тихой семейной жизнью. Невесту-то вон какую подыскал. Правда, не москвичка. Но зато тихая, покладистая, улыбчивая. Будет во всем Татьяне Ивановне помощницей. А там, дай Господи, и внуки появятся. Только вышло-то по-другому. Через месяц Марина стала зубки показывать. Ее, свекрови, советы не слушает, поступает как знает, деньги транжирит, Костю без конца к своей маме в деревню таскает. Кам, мол, очень лишние руки нужны. И картошку посадить, и с покосом помочь, и дрова поколоть. А что ей Костик работник, что ли? Она разве для того сына воспитывала, ночей не спала, чтобы он чужой тетке картошку сажал? Пусть лучше отдохнет. Он вон как на работе устает. Татьяна Ивановна не раз сына укоряла:

— И чего ты туда таскаешься? Что ты им, нанимался? Пусть сами вкалывают.

— Да тесть болеет сильно, Екатерине Дмитриевне тяжело одной, — бубнил сын, не глядя на мать, — да и сюда продуктов привезем. Ведь натуральные, все с грядки. Молоко от коровы.

— Много ты привезешь?! — шипела Татьяна Ивановна. — Они там, поди, продают все, обогатели. А ты на них горбаться, дурак.

Сын молча отходил, а Татьяна Ивановна в сердцах кричала на невестку:

— Ты почему коврик в прихожей не выбила? Тут тебе не в деревне, у меня всегда чисто было.

— У нас в деревне, между прочим, тоже не грязно, — огрызалась Марина, — меня мама всему научила. А коврик я не успела вычистить.

— Что же она не научила тебя не покупать всякую дрянь? — свекровь сердито свела брови. — Вон Костику куртку купила, просто ужас.

— Мне нравится, мам, — подавал голос сын.

— Дурак и тряпка, — возмущалась мать, — с деревенщиной связался и сам такой же стал.

— Да что тут плохого, что я в деревне родилась? — чуть не плакала Марина. — Там такие же люди живут.

— Оно и видно, — хмыкала Татьяна Ивановна.

Масло в огонь подливала соседка Инна Петровна, к которой женщина иногда заходила попить чая с печеньем да посплетничать.

— Они, деревенские, все наглые, — утверждала Инна Петровна, — у всех у них одно на уме — квартирку да прописку заполучить. А ты смотри в оба, не давай Костику у Маринки под каблуком быть. Вмиг охмурит.

— Не думаю, — с сомнением произносила Татьяна Ивановна, — мой Костик все-таки разумный, понимает, что к чему.

— Не скажи, — соседка усиленно дула в чашку, — как ребеночек появится, вот он и растает. Не успеешь оглянуться — невестка полквартирки и оттяпает.

— Что же делать? — растерялась Татьяна Ивановна. Перспектива прописывать на своей кровной жилплощади хабалку-невестку или ее ребенка женщину не прельщала. А ведь такое могло случиться. Костик очень любил детей, да и Маринку, судя по всему, тоже обожал.

— Езжай в Покровский монастырь к Матроне. К ней каждый день сотни людей приезжают. Вот уж помогает, так помогает. Мне одна знакомая говорила, Матрона излечила ее от рака, а другой приятельнице выхлопотала повышение к пенсии.

— Как же так? — удивилась Татьяна Ивановна. — Насколько я знаю, Матрона умерла уже давно.

— Ну и что, — авторитетно заявила соседка, — она и при жизни чудеса творила. За это ее к лику святых причислили.

— И что же, и мне может помочь? — вновь с недоверием спросила Татьяна Ивановна.

— И не сомневайся, — уверила ее Инна Петровна, — всем, всем помогает. Не зря ведь народу у нее полно.

На следующий день Татьяна Ивановна поехала в Покровский монастырь. Подошла к воротам и аж руками всплеснула. Народу-то, народу. Не иначе как святая Матронушка и впрямь отзывчива на людские просьбы.

Татьяна Ивановна встала в конец очереди и, чтобы время прошло быстрее, принялась рассматривать территорию монастыря. Подивилась и обилию зелени, и красивоцветущим кустарникам. Особенно поразилась Татьяна Ивановна огромным пушистым гроздьям сирени различных оттенков: от нежно-голубого до густо-малинового.

Наконец она приблизилась к раке, где покоилась святая блаженная Матрона. И хотя за то долгое время, что женщина стояла в очереди, она успела не один раз повторить про себя свою просьбу, но сейчас, ткнувшись лбом в край гробницы, успела шепнуть только одно слово — «помоги». Стоявший рядом священнослужитель взглядом попросил Татьяну Ивановну отойти, и она, вздохнув и получив несколько розовых лепестков, шагнула к выходу. Однако успела заметить, как стоящая за ней старушка сунула куда-то за раку маленький листочек бумажки.

Дождавшись старушку на улице, Татьяна Ивановна спросила:

— Извините, я здесь первый раз. Смотрю, вы записочку положили. Это так надо?

— А как же, милая, — словоохотливо отозвалась старушка, — так-то твоя просьба быстрей до Матронушки дойдет. Все-все распиши и положи возле матушки. Многие так делают.

Пришлось встать в очередь еще раз. Татьяна Ивановна просто не могла упустить такой замечательной возможности. Она отыскала в сумке чистый листок и, старательно выводя слова, написала: «Помоги, Матронушка. Пусть моя невестка Марина отстанет от Костика. Дай ему другую жену, чтоб не чета этой вертихвостке. А невестка пускай от нас съезжает».

На этот раз время тянулось медленно. Татьяна Ивановна с нетерпением переминалась с ноги на ногу, поглаживая спину. Рядом она заметила женщину примерно одних с ней лет. Ка спокойно стояла и, казалось, что-то шептала. Молитвы, что ли? Или просьбу свою проговаривает, чтобы не растеряться, когда подойдет к раке. Встретившись с женщиной глазами, Татьяна Ивановна проговорила:

— Вот, приехала у Матроны кое-что попросить. Говорят, помогает.

— Конечно, помогает, — дружелюбно кивнула головой та, — только верить надо.

— Да, да, — согласилась Татьяна Ивановна, а сама усмехнулась незаметно наивности собеседницы. Верить?! Кто же сейчас не верит? Кто во что, но ведь верят. Вот она, например, почти каждый праздник в храм ходит. Пасху там освятить или яблоки. И свечку обязательно поставит, и записочку о здравии подаст. Службу, правда, до конца выстаивать не удается. Спина болит, да и ноги ноют так, спасу нет. Только ведь слышала Татьяна Ивановна — больным попускается. Как и батюшка по телевизору говорил. А кто сейчас здоровый? Взять опять же ее. Только первый год как на пенсию вышла, а болячек всяких полно.

Татьяна Ивановна подумала немного и дописала в записке: «Здоровья прошу себе и Костику. Чтобы никогда не болеть».

Подходя к раке, Татьяна Ивановна уже еле стояла на ногах. Она уже даже пожалела, что встала во второй раз, уж слишком утомительно это было. Поэтому решила, что раз уж она совершила такой подвиг, нужно использовать это по полной программе. Вновь развернув записку, Татьяна Ивановна быстро дописала: «Пускай у соседа с пятого этажа сдохнет его противная собака. Невозможно во двор выйти, когда он с ней гуляет. И у снохи моей Катьки пусть бизнес зачахнет. В прошлом году не дала мне в долг денег, когда нам на машину не хватало».

Сунув записку возле гробницы, Татьяна Ивановна на трясущихся ногах вышла из храма и поехала домой. На дворе уже смеркалось. Возле подъезда она увидела Костика, который нес к машине два чемодана.

— Ты в командировку, сынок? — спросила Татьяна Ивановна.

Костя смешался, потом, стараясь не смотреть на мать, быстро заговорил:

— Мам, ты прости, но мы решили с Маришой снять квартиру.

— Как квартиру? — ахнула женщина.

— Понимаешь, Марина ребенка ждет. Ей покой нужен, а вы ссоритесь, общий язык не найдете никак. Поживем немного отдельно. Так будет лучше, мам.

— Погоди, что-то я не пойму, — Татьяна Ивановна схватила сына за руку, — и ты с ней, что ли, переезжаешь?

— Ну да, — Костик осторожно высвободил свою руку и подхватил чемоданы. Только сейчас Татьяна Ивановна заметила сидевшую в машине невестку.

— Вот змея! — в сердцах крикнула она. — А ты как был тряпкой, так и остался…