В маленьком районном городке Вячеслава знали многие. Он считался весельчаком и балагуром, мог легко поддержать любую беседу, имел множество друзей и, казалось, никогда не унывал. Когда-то давным-давно приехал он сюда из южных краев да и прижился, хотя климат среднерусской полосы иногда бывает суров и непредсказуем. Вячеславу, однако, здесь понравилось, и он вскоре перевез семью. Работ сменил немало. Был и водителем на молокозаводе, и прорабом на стройке, и даже секретарем парторганизации. После перестройки, когда однопартийная система была сломана, активно ратовал за многопартийность, поддерживая ту из партий, которая в данный момент находилась в фаворитах. Это его умение приспосабливаться к ситуации позволяло Вячеславу быть своим в доску в разных компаниях. С мужиками-работягами он рассуждал о повышении цен на бензин, поругивал женщин, активно вторгавшихся в мужскую сферу жизни, сетовал на молодежь. Оказываясь в компании с людьми рангом повыше, крыл на чем свет стоит ничего не смыслящий в политике электорат, мешающий жить чиновникам и бизнесменам. Его просто обожали женщины за веселый нрав и отзывчивость. Он всегда готов был прийти на помощь, хотя поддержка заключалась в основном в словах. Денег в долг никогда не давал, но отказывал с таким невинным и беспомощным выражением лица, что никто на него никогда не обижался.
— Нет сейчас ни копья, — с виноватой улыбкой произносил Вячеслав, глядя на просителя честными глазами, — ты денечка через два приходи, тут одна халтурка наклюнулась. Когда обязательно одолжу.
Но если кто-то и возвращался вновь, то все равно денег не получал, но зато выслушивал несколько развеселых анекдотов и приглашение заглянуть через несколько деньков.
Вячеслав был невысок и худ, больше похож на подростка, чем на взрослого мужчину. Может, поэтому никто никогда не называл его по отчеству. По молодости окликали Славка, а когда вошел в почтенный возраст, величали торжественно — Вячеслав. Кот не обижался, а даже подсмеивался сам над собой: «Маленькая собака до старости — щенок».
Во времена сухого закона Вячеслав приспособился делать самогонку и потихоньку продавал ее проверенным людям, неизменно сам снимая пробу.
— Хорош первачок, — причмокивал он губами, выпивая рюмку-другую. Больше никогда не употреблял, предпочитал в любой ситуации оставаться трезвым. Эта его особенность иногда злила компаньонов, и они пытались во что бы то ни стало напоить другана. Но Вячеслав ловко уходил от всяческих уговоров и только посматривал на мужиков трезвыми, подчас слишком пронзительными глазами.
Шли годы, и горожане стали замечать, что Вячеслав изменился.
Как-то постепенно взгляд его превратился из развеселого и открытого в колючий и тяжелый. Что-то холодное и циничное мелькало в его глазах, а выражение лица становилось отталкивающим и недобрым. Однажды своему соседу Мишке, у которого после работы в лесу на заготовке дров скрутило спину, бросил через забор:
— Приходи, вылечу.
— Ты? — удивился сосед. — Чем? Я ж не пью.
— У меня более надежный метод, — усмехнулся Вячеслав, — три дня — и как огурец будешь.
— Не бреши, — сплюнул Мишка, — какой метод? Ты что, экстрасенс, что ли? Не верю я им.
— Бабка у меня слово знала, — тихо проговорил Вячеслав и в упор глянул на Мишку. Блеснула в его глазах злоба затаенная, но вовремя отвел взгляд, чтобы Мишка ничего не заподозрил. — Я в прошлом году на родине был. Научился кое-чему.
— Ну, ты даешь, — хохотнул было сосед, но тут же охнул и согнулся пополам.
— Приходи давай, а то недели две промучаешься. Если не больше.
Мишка решил пойти. Больше из интереса. Действительно что-то может Вячеслав? Или опять балагурит по своему обыкновению? А вдруг и правда поможет? Болеть-то не с руки. Самый сезон заготовки дров идет, да и с машиной договорился. Простой получится.
В доме Вячеслав велел соседу раздеться до пояса и уложил на живот. Кряхтя, Михаил лег на кровать, сдерживая стоны. Успел заметить только висевшую на стене икону с зажженной перед ней свечой.
— Ты, что ли… того… в Бога веришь? — с интересом спросил он, морщась от боли.
— А ты? — спросил Вячеслав.
— Бабка верила, и мать в церковь ходит.
— Вот сейчас молитву и прочту, — буркнул Вячеслав. Он что-то зашептал, глядя на икону, и в выражении лица его промелькнуло тщательно скрываемое недовольство.
— Ну ладно, — успокоился Михаил, — значит, у тебя все по-православному. А то я уж испугался, что колдовать ты станешь. Мать говорит, грех к экстрасенсам обращаться. А ты, значит, нашей веры?
— Нашей, нашей, — хрипло проговорил целитель.
Вячеслав вытащил откуда-то из-под стола вареное яйцо, очистил его от скорлупы и принялся катать им по пояснице соседа. При этом он что-то непрестанно шептал, только на икону так и не взглянул и ни разу не перекрестился. Михаилу неожиданно полегчало: отступила боль, даже мог разогнуть ноги. Вот только по спине время от времени пробегал холодок и в груди будто ледяной ком застрял.
— Давай-ка рюмашку прими, — Вячеслав принес из кухни бутылку и кусок хлеба, — для закрепления, так сказать, результата.
— Да не употребляю я, — поморщился Михаил. Ему захотелось поскорей покинуть этот дом.
— Надо, — твердо проговорил Вячеслав. И странное дело, Мишка, выпивающий до этого в редкую стежку, только по праздникам и то чуть-чуть, взял из рук Вячеслава рюмку и залпом выпил.
Новость о том, что Вячеслав стал целителем, быстро разнеслась по городку. Некоторые откровенно смеялись, отказываясь верить в этот бред, другие с сомнением пожимали плечами: а почему, мол, и нет? Третьи же, в основном обремененные болезнями и проблемами, решили попробовать и эту возможность исцеления.
— Слушай, как это ты целителем заделался? — как-то встретив Вячеслава на улице, спросил его старинный приятель — вместе еще секретарили в партячейках — Владимир Алексеевич.
— Почему это «заделался», — приглаживая седеющие волосы, обиженно спросил Вячеслав. — Я давно умел, только не показывал этого. Не то время было, понимаешь?
Владимир Алексеевич с недоумением оглядел невысокую тщедушную фигурку друга.
— Ну и ну, — развел руками, — а я думал, ты только скабрезные истории рассказывать мастак. Да чужим бабам мозги парить.
— А ты приходи, сам все увидишь, — пригласил Владимира Алексеевича Вячеслав. — Геморрой-то свой вылечил?
— А ты откуда знаешь? — удивился приятель. Болезнь эту приобрел он совсем недавно и старался о ней никому не говорить: стеснялся.
— Я много чего знаю, — недобро ухмыльнулся Вячеслав и пошел прочь.
Приятель долго смотрел ему вслед, чувствуя непонятный страх и оцепенение.