Я видел город на заре

– Надо вовлечь ее в авантюру! – авторитетно посоветовала мадам Петухова. – Поскольку никаких новых оборотней и вампиров поблизости не наблюдается, с Хэмом все в порядке, таинственные заклинания на горизонте не объявлялись, даже не знаю, что и предложить.

– Для начала надо ее разговорить, – задумалась дворовая ведьма, – ну, там воспоминания о далекой молодости в назидание подрастающему поколению. Помирать ведь тоже можно по-разному. Вон моя троюродная тетка, как принялась помирать лет в шестьдесят, так до девяноста семи и помирала. И все собиралась мемуары написать. «Ровесница революции». О своих встречах с видными большевиками и военноначальниками. Пока собиралась, большевики никому не интересны стали. Так и не написала мемуары. Что, однако, не значит, что такие воспоминания не могла бы написать Кондратьевна. Может даже очень забавно получиться. «Записки массажистки».

– Ой, лучше как-нибудь по-другому назвать, а то еще подумают, бог знает что. А ведь она просто больных после травм пользовала.

– Не имеет значения! Хоть «Ловкие пальчики» называй. Мы же не публиковать их собираемся! Мы собираемся расшевелить Кондратьевну и вернуть ее жизни вкус!

Кондратьевна и мемуары

– Какие-такие мемуары? Не нужны мне никакие мемуары! Чего я там напишу, в тех мемуарах, – кипятилась несколько бойко для умирающей Кондратьевна. – Да я и ручку теперь не удержу – пальцы совсем скрючило…

И тут, прежде чем упрямая старушка заявила «Да пошли вы вообще лесом вместе со своими мемуарами» (а кто знает, может, все присутствующие и очнулись бы после этого пожелания в глубокой чаще, ведь всем известно – бессознательные заклинания самые сильные), Даша быстро сказала:

– Зачем писать? Ничего не надо писать. У меня диктофон есть в телефоне. Вы говорите, а я потом все расшифрую и в компьютер введу.

Подавленная высокими технологиями, Кондратьевна сдалась. Впрочем, мемуары у нее вышли очень короткие.

– Ну, родилась я, значит, здесь, в Ленинграде, неподалеку, на Обводном, в рабочей коммуналке. Отец с войны вернулся, да и запил. Мать колотилась, нас, малышню, поднимая. Пришлось после седьмого класса в медучилище пойти. Я всегда страсть, как биологию любила. Выучилась, пошла в больницу медсестрой. Сперва в детском отделении работала, потом в травму перевели. Там и встретила фельдшерицу старую, Анну Ивановну, она мне силу мою открыла, и научила кой-чему. Да неинтересно же вам, я ж вижу!

– Интересно! – твердо сказала Марья Михайловна, а мадам Петухова, не прекращавшая думать о пропавшем муже, поощрительно улыбнулась. Кондратьевна вздохнула и продолжила:

– Ну, Серегу своего встретила, двух сыновей родила, курсы массажистов закончила, в реабилитационное отделение меня перевели. Малость, конечно, подрабатывала на стороне. Лучше меня никто не мог помочь, особенно если вдруг у кого в поясницу вступило… Даже одного генерала из ОБХСС пользовала. Сначала, конечно, пужать меня вздумал: мол, нарушение социалистической законности, нетрудовые доходы… А как ишиас разгулялся, так и забыл про все нарушения. Да, многие спасибо мне говорили и за мои руки, и за мои пирожки. Потом уж тяжело стало работать, я и ушла на пенсию. Мужа схоронила. Сыновья оба людьми стали, своих сыновей вырастили… Вот и нет у меня девки-наследницы. Ну, да ничего, Нютка всю мою силу получит. У нее и своя не мала, да и моя ей вдобавок будет. Недолго уж ждать осталось… Вот вроде и все мемуары.

– Но как же! – взволновалась Даша. – Ведь столько всего интересного было! Ведь ваша молодость пришлась как раз на шестидесятые! Вы ведь помните, как Гагарин в космос полетел!

– Ну, помню, – усмехнулась старушка. – Все училище на улицу высыпало, а там уже народу! Плакаты несли: «И на Марсе будут яблони цвести»…

– Вот, – поощрила Марья Михайловна рассказчицу, – я-то помоложе тебя буду, почти не помню ничего о том времени. А ведь как интересно! Оттепель, барды, альпинисты.

– Альпинисты, – хмыкнула Кондратьевна, – сколько я костей тем альпинистам вправила!

– А, может, – встрепенулась Даша, – у вас есть документы той поры. Фотографии, дневники…

Старушка задумалась.

– Да нет, вроде. Все повыбрасывала. Хотя… кое-что осталось. Ну-ка, слазь на антресоли, там чемодан стоит, черный.

Даша скорехонько нашла табуретку и, едва не расчихавшись, вырыла из-под груды ветхих вещей древний фанерный чемодан.

– Открывай, открывай! – торопила ее Кондратьевна, – Тут вам будут и документы, тут и эти, как их… артефакты… – И Даше показалось, что в глазах старушки заиграли чертики.

Содержимое чемодана

Сверху в чемодане лежало кремовое платье а-образного силуэта, короткое и расшитое серебряной нитью по подолу и рукавам.

– Вот. – Кондратьевна провела рукой, пытаясь расправить многолетние складки, – В этом я замуж выходила. И потом еще лет семь на праздники надевала. Польское.

– А фата где? – спросила Даша.

– Не было фаты-то. С деньгами было туго. Выбирать пришлось: или фата с венком или белые туфли. Лаковые, фирмы Цебо…

Марья Михайловна и мадам Петухова одновременно вздохнули, вспоминая молодость.