Я видел как плачут животные... [СИ]

Внутри стояла настоящая жара. Я вспотел так быстро, что даже не заметил как рубашка прилипла к телу и стала похожа на мокрую губку. В длинном коридоре, по бокам которого были сооружены загоны для скота, находились взрослые особи, немного дальше — молодняк. Те, что родились совсем недавно были привязаны к своим матерям и больше всех начали мычать, завидев как знакомые люди медленным шагом продвигаются вперед.

Это было похоже на отбор. Кому жить, а кому умереть. Боб шел рядом с отцом постоянно улыбаясь. Он вообще был человеком веселым и подобный отбор приводил его в неописуемый восторг. В такие минуты он чувствовал себя выше других. Судьей, от решения которого зависела жизнь обвиняемого. Вытянув толстенную руку вперед, он то выпрямлял ее, указывая на животное, подлежащее на «вывод», то сгибал, отбраковывая и сладко причмокивая одновременно.

Наконец, коридор закончился. Выбор был сделан и толстяк Боб направился к закрытому загону. Все было решено и в следующие несколько минут, находясь за перегородкой отделявшей это помещение от «эшафота», я слышал гулкое и протяжное мычание. Боб не спешил. Он вообще не любил спешить. Говорил, что животное очень чутко ощущает намерения стоящего рядом человека. Если идти к ней напрямую и делать все слишком быстро, то мясо получается слишком сухим и больше похожим на мертвечину, но если сделать все как надо, то оно будет красным, сочным и ни один покупатель не сможет устоять перед таким товаром.

Он не любил спешить. Я знал это и стоял за стенкой, закрыв уши, чтобы не слышать как животное кричит и пытается вырваться из механизма, напрочь сковывавшее движение бедного животного. Крик продолжался, а я никак не мог скрыться от него. Я прижимал руки к ушам все сильнее, старался отвернуться, спрятаться, убежать от всего этого, но это животное мычанье все не пропадало. Оно влетало в мои уши и сдавливало мой мозг. Било в самый его центр настоящим колокольным звоном.

Ноги подвернулись и я упал. Вместе с силами, державшими мое маленькое и хрупкое тело, закончился и крик. Животное больше не кричало. Оно уже не могло это сделать и спустя минуту, весь в крови и с широкой улыбкой на губах, в коридор вошел Боб. Он посмотрел на меня, облизнул губы и вытер о фартук окровавленный нож, тот самый, который был завернут в плотную серую материю и лежал в багажнике грузовика.

— Чего ты, Макс, это же просто животное.

Я не помню точно, плакал ли я в тот момент или нет, но руки мои стали солеными и мокрыми от жидкости, которая скопилась на моих ладонях. Отец пришел следом. Он взял меня за руку и отвел туда, где все и произошло. Тело лежало посреди комнаты в огромной луже крови. Она стекала в специальный стек и пропадала в черной дыре специального слива, куда попадало все, что выливалось из туши убитого животного.

— Я сейчас, — сказал отец и вышел вместе с Бобом через боковую дверь на улицу. Потянуло сигаретным дымом.

Я остался один с огромной тушей наедине. Она все еще дышала… или мне просто казалось это, но глаза, такие большие, такие мокрые, будто от слез, смотрели прямо на меня. Меня вырвало. И на этот раз прямо на тушу. Я упал на колени и обеими руками пытаясь схватиться за воздух чтобы не рухнуть плашмя, прикоснулся к рогатой голове.

В эту секунду я увидел все. Всю ее жизнь от начала и до конца. Как лента черно-белых кадров, прокручиваемых огромным проекционным аппаратом, она пролетела прямо у меня перед глазами. Каждый день, каждый час, каждая минута и секунда ее короткой жизни сейчас стояли перед моими глазами. И я видел ее конец. Видел толстое тело Боба и его дьявольскую ухмылку человека, готовящегося сделать свое кровавое дело. Потом был крик. Пронзительный, хотя снаружи, там, за большой стеной, закрывавшей меня от всей этой казни, он был глухим и не таким сильным, но здесь, внутри ее воспоминаний, я увидел и услышал все так отчетливо и ясно, что на мгновение внутри меня что-то переменилось.

Кадры становились все бледнее — животное тихо умирало. Оно сделало еще несколько коротких вздохов, прежде чем окончательно испустило свой животный дух. А затем, где-то в глубине ее чернеющей памяти, мой слух уловил слова, который так и остались со мной до конца жизни.

— Чего ты, Макс, это же просто животные.

4

Самое страшное время на Эндлере — это время с восьми утра до десяти по земному исчислению. В этот самый период, всего за каких-то два часа на поверхности планеты происходят вещи, которые сложно назвать одним словом или попытаться описать в пару предложений. Светлана говорит, что данное явление еще плохо изучено и пока они (Лаборатория) заняты совсем другим делом, чтобы полностью сконцентрироваться на этом катаклизме.