Я видел, как живет Италия

Пьемонт, Ломбардия, Венеция еще довольно хорошо выполняют миссию, возложенную на них природой. Тоскана всегда удерживала и будет удерживать свое положение благодаря искусству. Рим, несмотря ни на что, — Вечный город. Неаполь, бесспорно, относится к тем местам, где выкачивают деньги у европейцев. А все, что южнее, — большой пригород. Пустыня, в которой робко расцвели оазисы, где плешивые горы с потрескавшейся кожей начинают покрываться пушком растительности питомников. Сколько дела ждет здесь людей! Исключительный пример Матеры очень типичен: десятки тысяч человеческих существ живут там еще в пещерах, но на земле уже возникают кварталы, готовые их приютить.

С какой стороны ни подходи к итальянской действительности — Италия находится на подъеме. На этот счет у меня есть теория. Повторяю, я не специалист, и моя теория стоит не больше того, что она стоит.

С известным опозданием Италия в свою очередь рождает класс буржуазии, переживающий период развития. Забудем на минуту о суровой и совершенно справедливой характеристике, которую дает ей диалектика классовой борьбы. Но при своем зарождении буржуазия прогрессивна. В прошлом веке именно она способствовала возвеличению Франции, так как предоставляла личности свободу в достижении богатства и почестей. Впервые после монархии и империи сформировался средний класс, который, с одной стороны, пополнялся за счет движимых честолюбием ремесленников и пролетариев, а с другой — был ступенькой на пути к достижению еще более высокого положения. Даже стоя на самых низких ступенях общественной лестницы, человек осознавал, что его рабскому положению пришел конец. Общество признавало его существование; оно признавало право на достойную жизнь.

Нарождающейся буржуазии присущи неуспокоенность, неудовлетворенность, еще не растраченные чутье и жажда предпринимательства. Но стоит той же буржуазии добиться цели и утвердиться в своих роскошных особняках, как она сразу же становится реакционной и тормозит экономическое развитие. Сидя на своих капиталах, на завоеванных позициях, она, перебродив, теряет былую доблесть, становится паразитической и, закрыв доступ в свои ряды выходцам из низов — ремесленникам, рабочим, крестьянам — то есть тем, кто, пополняя ее ряды, способствовал ее обновлению, — задыхается.

Игрой обстоятельств итальянская буржуазия переживает сейчас активную производственную стадию, чем и объясняется широко раскрытый идеологический веер правящей партии. Об этой по преимуществу буржуазной партии нельзя сказать, что она бездеятельна. Справа в ней заседают непримиримые консерваторы; но у сидящих слева заметны и устремления социалистического толка. Именно освобождением страны от двойного гнета — монархического (аристократия по крови) и фашистского (аристократия по политической принадлежности) объясняется удивляющая смелость позиции той фракции этой партии, которая пока еще лишена власти. Сейчас на нее давят с двух сторон, стесняя ее движения. Но, быть может, она в свою очередь покончит с последним тормозом, препятствующим движению вперед, — с церковью.

В годы войны слово «il contadino» — крестьянин — было бранным. Это означало, что самого большого труженика, земледельца, не уважали, презирали и его труд, и жалкое вознаграждение, которым он довольствовался.

За четыре месяца, пока длилось наше путешествие, мы ни разу не слышали этого ругательства. Крестьянин получил право гражданства. И работу.

К черту ораторские предосторожности — меня это радует. Меня можно упрекнуть в пробелах, упущениях, упрощенности в постановке, а порой и в разрешении некоторых проблем. Но я был искренним.

Я как тот canlastorie[200] из неаполитанской песенки, который поет:

Nun dice ’na bugia perche’,
Innamorato sun’de te.

Хваля тебя, душой я не кривлю,
И это потому, что я

тебя люблю.

Да, вот именно, мы возвращаемся домой влюбленными в Италию.

Мы много говорим об этом с Лиллой по дороге, которая проходит мимо безмятежно спокойных пейзажей Тосканы.

Путешествие по кругу завершилось, и лучшее мы благоразумно оставили себе на закуску. Нигде сочетание творчества природы и творчества человека не было таким удачным, благотворным, гармоничным, как в этих благословенных краях.

Как всегда, мы были восхищены Перуджей и Ассизи; с сердцем, преисполненным успокоения, созерцали Пьяцца ди Пальо в Сиене; два дня кряду неутомимо бегали по Флоренции от колокольни Джотто к Батистерию и оттуда к Палаццо и Понте-Веккьо. В Пизе мы испытали былое волнение, вновь открывая это впечатляющее прошлое, вклинившееся в настоящее.

А потом, прощаясь с Италией, мы приехали в Сан-Джиминьяно. Из бесчисленных башен, некогда спесиво возвышавшихся здесь, осталось всего несколько, но и их достаточно, чтобы город сохранил свой неповторимый облик.

С террасы ресторана можно было не рассматривать спокойные поля, а дать глазам отдохнуть на них. Именно здесь бог должен был бы заключить мир с Человеком, именно здесь он его когда-нибудь и заключит.