Я видел, как живет Италия

Мне кажется, что самое надежное средство спастись от этого хаоса с позиции самой церкви — вера. И нельзя не признать, что выход, найденный во Франции, дал благотворные результаты. В доказательство расскажу только о том, как проходит богослужение. Итальянцы слушают мессу стоя, собираются группами, обсуждают свои дела, почти не приглушая голоса. Дамы выставляют напоказ подобранные в тон платье, шляпу, перчатки, туфли. Некоторые выходят из церкви, чтобы продолжить разговор без помех.

Вдруг на паперти появляется какой-нибудь шустрый мальчонка с криком:

— Причащаться!

И, отталкивая один другого, все устремляются в церковь, усиленно крестятся и преклоняют колена.

В республиканской, мирской Франции уважение к богослужению в десять раз больше. Не потому ли, что там церковь отделена от государства?

Религия не может, не должна навязываться, даже под предлогом того, что общество нуждается в ней, потому что от этого вера превращается в обряд.

Конечно, всяк хозяин в своем доме, а следовательно, заступники добродетели всегда найдут возможность обезобразить экспонированные в их музеях произведения искусства, прикрывая пикантные места гипсовыми фиговыми листками, по-видимому, с целью привлечь внимание несовершеннолетних к тому, что под ними скрыто. Церковь всегда умела приноравливаться к жизни. Иногда, правда, с отставанием в несколько веков. Но ей всегда это удавалось. Так зачем же теперь она забегает вперед? Зачем порождает сомнение даже у тех, кто предан ей? Известный философ, исправно причащающийся, говорил мне, вздыхая:

— Benedetti preti[197]. Во все суют свой нос, даже в искусство.

Отделение церкви от государства? Оно состоится. В симптомах недостатка нет. В Кассино дощечка на решетке разрушенного в войну и ныне восстановленного монастыря предупреждает прохожих о том, что женщинам в шортах вход воспрещен. Молодые супруги итальянцы открыто возмущаются:

— И это все, чем они смогли напомнить о минувшей бойне?

В Риме — кто бы подумал? — при появлении рясы нередко можно услышать, как вслед ей несется:

— У-у, таракан!

Ответная реплика не заставляет себя ждать. Ее подает голос кого-то, кто затерялся в толпе:

— Дави его!

Увлечение молодежи джазом тоже показательно, оно всегда свидетельствует о разрыве с традиционными ценностями прошлого.

Наконец, почти везде — в витринах, на стенах, даже в общественных местах, отелях и кафе — можно увидеть статуэтки и гравюры, изображающие монахов и священников в смешном виде. Не похоже, чтобы это кого-нибудь шокировало. Итальянцы привыкли к этому. Еще вчера подобное было бы просто невозможно.

Все чаяния в мире присущи этому народу — живому, веселому, умному, сердечному, деятельному… Вот именно — деятельному. Распространите на Юг Италии профсоюзные minima[198], которыми бахвалятся почти повсюду, и увидите. А о Севере и говорить нечего.

Конечно, страна все еще распадается на две части. До последнего времени к южной половине относились так, как врач относится к аппендиксу: бесполезен, и в случае воспаления подлежит удалению. Однако теперь уже признали, что на этом географическом аппендиксе живут люди. Первый шаг сделан. Но это решающий шаг, потому что отныне всякий возврат к прошлому невозможен. Из оппозиционности или других, еще менее похвальных побуждений господа с Севера допустили оплошность, позволив мужику узнать вкус груши с сыром. Переиграть уже поздно. Наоборот. Волей-неволей, им придется идти дальше. Мне кажется, этот сдвиг будет иметь для новой Италии самые важные последствия.

Согласен, что все это незрело, плохо подготовлено, беспорядочно, эмпирично и отмечено стигматами коррупции. Согласен. Но, как говорят итальянцы, не в один день Рим выстроили. Диагноз оказался немножко неточным. Это был не аппендицит, а рана, загноившаяся от плохого ухода. И ланцет хирурга взрезал гнойник. Дальше уже просто. Надо залечить его до конца.

Вот что независимо от моей компетентности толкало меня на крепкий спор с моими итальянскими друзьями. Они пессимисты. Они оплакивают непроизводительно израсходованные миллиарды. Они вопят от ужаса, обнаруживая все новые гнойники на теле больного, с которого только что сняли повязки. Повсеместная нищета и несправедливость рождают в них возмущение и отчаяние… Это естественно. Когда являешься из-за границы проездом, легко умиляться по поводу достигнутого прогресса и быть щедрым на утешения. И тем не менее баланс недефицитен. Стране удалось наконец сдвинуться с мертвой точки. Машина заработала. Пусть финансисты рвут на себе волосы при мысли о брошенных на ветер миллиардах! Пусть экономисты, убежденные в предстоящих катастрофах, кричат SOS. Подрастающему поколению найти работу будет легче, чем его отцам, а избавившись от такого бедствия, как спекуляция жильем, оно будет жить в более приличных условиях.

Труднее опровергнуть главный аргумент пессимистов, считающих, что, несмотря на все тяжелые жертвы и неизбежные несправедливости, несмотря на предстоящие новые отчуждения земель, — аграрная реформа отнюдь не удовлетворила нужды всего крестьянства.