Я видел, как живет Италия

— Ну и дела! — вздыхает Лилла, мастер лаконизмов, когда мы сворачиваем с автострады к дымному въезду в Милан и едем через промышленные окраины города, такие же безобразные, как и окраины всех других больших городов. Мы едва успеваем разнообразить ругательства. Нас жмут со всех сторон, толкают, нам сигналят, нас волокут вдоль улиц, блестящих от дождя, и протаскивают мимо всех запретительных дорожных знаков. И вдруг мы оказываемся на piazza del Duomo[36]. Перед нами претенциозный приземистый пирог, перегруженный деталями, настоящая мечта немецкого кондитера, такой же усложненный и вымученный, как иные композиции Леонора Фини, в которых сюрреализм вырастает из кошмаров. Глядя на знаменитый миланский Duomo, понимаешь, почему итальянцы назвали такой стиль готическим, то есть варварским. Чтобы успокоить эстетов, поклонников Средневековья, спешу заверить, что мне очень нравятся и Шартрский собор, и собор Парижской богоматери. И, слава богу, лишь один этот миланский монумент (это моя личная точка зрения, без правительственной гарантии) заслуживает эпитета «варварский». Даже великолепная выдумка освещать ночью лучом прожектора фигуру мадоннины[37], которая венчает здание и кажется парящей в черном небе, не спасает сей шедевр тупости. О нем и сказать-то хочется по-немецки: kolossal!

На этот счет у нас с Лиллой мнения совпали. Однако, едва мы нашли стоянку для Пафнутия, возникает спор. Лилла хочет побывать всюду. Для посещения церквей у нее в сумке приготовлено даже покрывало на голову и руки. Но мы договорились, что во время этой поездки музеи и памятники исключаются. В. Италии им несть числа, а нас интересует человек, средний итальянец. Поэтому я и слушать ее не хочу, спорю, доказываю, напоминаю о ее обещаниях. Проявив таким образом свое «я», я следую за нею в собор.

За порогом совершенно иной мир. Величие, строгость, спокойствие, царящие здесь, волей-неволей внушают уважение; пораженный в самое сердце, я любуюсь огромными, нерасписанными нефами и чудесными витражами.

Миланцы называют свой собор незаконченным. Действительно, конкурс на отделку трех последних дверей был проведен совсем недавно… Но хватит о соборе[38].

Для меня Милан — это Эмиль Винтер, теперь Эмилио Винтер; итальянцы произносят Винтере. Это друг. Брат. Мы познакомились с ним в лагере Урбисалья. Потом встретились в горах над Виссо зимой 1943/44 года. Там, разыскиваемый немцами, он ухитрялся ходить за больными и однажды спас английского офицера. Это исключительно мягкое и мирное, любящее и доброе существо. Немец. Мясник. У него маленькая фабрика в Милане. Всякий раз, когда вы едите в Италии «франкфуртские сосиски», знайте, что изготовил их мой друг Винтер.

За пятнадцать лет он не состарился. Но движения его стали медленнее и волосы поседели. Я спросил его о его делах.

— Мои-то дела идут превосходно, а вот Италия катится к экономической катастрофе.

Это тот самый лейтмотив, который я еще услышу в разговорах большинства экономистов и предпринимателей.

Однако пора искать гостиницу. Словно нарочно большинство их стоит как раз там, где трамваи делают поворот. О, нам слишком хорошо известен их утренний скрежет, и поэтому мы укрываемся вдали от центра, на улице, где слышны только гудки автомобилей.

Хозяйка гостиницы расплывается в улыбке. Я спрашиваю:

— Как идут дела?

— Веnonе (великолепно), — отвечает она.

— Налоги не съедают все ваши доходы?

Она презрительно усмехается:

— Macché! (A-а, черт с ними!)

То, что налоги в Италии отнюдь не предмет беспокойства, подтвердится тоже еще много раз. Тому существуют две причины. Первая — изворотливость. Люди «устраиваются», а «устраиваться» и значит изворачиваться. Вторая причина — рост главным образом косвенных налогов. Например, бензин здесь дороже, чем у нас: 150 лир за литр. Туристы платят 100 лир. Отсюда блестящие возможности устраивать очень выгодные торговые дела.

Кроме того, во многих провинциях взимание налогов доверено appaltatore — откупщику, который подряжается их собирать. Как в сказке!

— Сегодня вечером мы спустимся в низы общества, — заявляет Лилла.

Мы обедаем в самом простонародном из всех простонародных кварталов. Маленькая закусочная с постоянными клиентами. Здесь такого рода заведение называется траттория. Посетителей обслуживают хозяин и хозяйка. В углу телевизор, который ревет во всю мочь, вещая последние известия. Хозяин старается вызвать нас на разговор о де Голле и, сам того не замечая, начинает говорить о себе. А ему есть о чем поговорить, бедняге! До выборов осталось пять дней — а кажется, что они уже были!

— Так всегда, саго signore. Станете вы бороться с господом богом? А ведь они его просто мобилизовали. Христианская демократия и священники сумели притащить на землю всю святую троицу. Бог-отец стоит перед урной, Иисус протягивает вам бюллетень, а Святой дух ведет пропаганду.