Я видел, как живет Италия

Убеждения у нашего собеседника определенно левые, но в Италии нужно быть осторожным с выводами. В 1948 году из бесконечно длинной беседы с одним участником движения Сопротивления я узнал, что здесь встречаются коммунисты-монархисты, стоящие за полное восстановление светской власти церкви. Итальянец — еще больший индивидуалист, чем француз, он проводит свою собственную политику, не заботясь о партийной догме.

А пока хозяин дает волю своему раздражению против американцев. Никогда еще на этой планете ни одна страна не тратила столько денег для того, чтобы вызвать к себе ненависть.

— Наше правительство не свободно. Чтобы в этом убедиться, не требуется ни очков, ни умения читать и писать. Оно только выполняет приказы «Ваджингетона». Если Айке (мы уже знаем, это Айк) не даст согласия, дорогой мой, мы не будем иметь права поливать наши макароны мясным соусом. Однажды у нас уже было левое правительство[39]. Наши американские друзья разделались с ним в два счета. Ни доллара вам, сказали они. Христианские демократы! У них не большинство, а доллары. Долой Ватикан! Все священники прогнили, сударь. Все, кроме папы, да святится имя его. Он настоящий наместник бога на земле. Но он не знает о несчастьях народа. Он никогда не покидает Ватикан, где его окружают одни толстобрюхие. По моему виду, синьор, вы можете догадаться, что я…

Хозяин дает нам время подумать. Но не успела Лилла открыть рот, чтобы сказать «коммунист», он опережает ее:

— Я квалифицированный рабочий. Не из тех, кто подчас не имеет даже чистой рубахи. Я buono[40], я умею работать. И тем не менее мне пришлось убраться с завода, где у меня была хорошая работа.

Его жена приносит суп. Он ждет, пока она поставит дымящиеся тарелки, и страстно обнимает ее.

— Без такой выносливой и верующей женщины, сударь, мне бы оставалось только броситься в воду. Это благодаря ей у нас есть дети и есть чем их кормить. Попробуйте, мадам, попробуйте и скажите, умеет ли моя женушка готовить.

Лилла пробует. Я вижу по ее глазам, что она уже сомневается в его приверженности к коммунизму.

— Чудесный суп, — отвечает она. — А за кого вы голосуете в воскресенье?

Такой вопрос в Италии не звучит нескромно. На эту тему говорят открыто. Отвечает хозяйка.

— А за кого нам, бедным, голосовать! Нельзя же голосовать за кого-нибудь еще, кроме христианских демократов.

Я спрашиваю хозяина:

— Почему вам пришлось уйти с завода?

Он снова приходит в негодование:

— Почему? Потому, что он закрылся! Потому, что американцы ввозят те же товары, но продают их дешевле и дают по плану Маршалла деньги, чтобы мы эти товары покупали. А наши промышленники не обновили ни оборудование, ни методы производства. Эти maledetti[41] больше всего заботятся о том, как бы потуже набить себе карманы.

Огромный детина за соседним столиком кладет ложку и вилку и фальцетом подтверждает справедливость этих слов:

— Нам нужна единая социалистическая партия. У нас их две. Одна хромает на левую ногу, у другой ампутирована правая.

Сказав это, он снова принимается за еду.

— Вы в воскресенье тоже голосуете за христианских демократов?

Он останавливает вилку в воздухе и начинает объяснять:

— Это единственный способ добиться мира в доме. До тех пор пока наши жены не перестанут ходить в церковь, мы…

Его жена — на ней шляпка, чтобы все видели, что она не какая-нибудь, — обрывает его:

— Ешь!

Он улыбается и замолкает. Хозяйка отвечает за него:

— Будь проклята Америка, которая нас бомбила во время войны, и будь проклят тот, кто ее открыл.

Они уже забыли, что Муссолини объявил войну США. Что касается того, кто открыл Америку…

— Но ведь Христофор Колумб был итальянцем? Разве нет?

Женщина широко открывает глаза. А муж ее презрительно роняет:

— Genovese! (Генуэзец!)

Ну, конечно же, это не совсем одно и то же — итальянец и генуэзец. Спор прекращается, так как по телевидению кончили передавать хронику, которая никого не интересовала, и начинается вечерняя программа. Все клиенты с тарелками в руках подсаживаются поближе к маленькому экрану. Мы с Лиллой остаемся одни в своем углу.

Возвращаясь домой, мы насчитали по дороге шесть бистро, тратторий, кафе и различных погребков. Во всех были телевизоры.

Просматривая газету, Лилла разрабатывает нашу программу на завтра. На piazza del Duomo открыта выставка, и, если верить «Голубому путеводителю», замок Сфорца тоже заслуживает посещения. Я категорически ее останавливаю. Никаких выставок, никаких музеев. Только люди. И точка. Лилла растеряна, она знает только два полюса притяжения: во-первых, памятники, во-вторых, рынки и обувные магазины.

— Но, овощи, мясо… — настаивает она.

— Единственное, на что я готов пойти ради того, чтобы ты смогла удовлетворить свое любопытство, это расстаться с тобой на завтра. Мы встретимся вечером в «Galleria»[42].

Вот почему на следующий день я отправился в одиночное странствие.

Я начал с площади Миссори. Насколько мне известно, Миссори — единственный генерал, увековеченный верхом на изможденной лошади.