"Я видел вечность в час ночной": небеса и рай в английской литературе.

Here at the fountain's sliding foot, Or at some fruit-tree's mossy root, Casting the body's vest aside, My soul into the boughs does glide: There like a bird it sits and sings, Then whets and combs its silver wings; And, till prepared for longer flight, Waves in its plumes the various light. Such was that happy garden-state, While man there walked without a mate: After a place so pure and sweet, What other help could yet be meet! But 'twas beyond a mortal's share To wander solitary there: Two paradises 'twere in one To live in Paradise alone.

(…)

Сад

(…)

Здесь, возле струй, в тени журчащих. Под сенью крон плодоносящих
Душа, отринув плен земной,
Взмывает птахою лесной:
На ветку сев, щебечет нежно,
Иль чистит перышки прилежно,
Или, готовая в отлет,
Крылами радужными бьет.
Вот так когда-то в кущах рая,
Удела лучшего не чая,
Бродил по травам и цветам
Счастливый человек — Адам.
Но одному вкушать блаженство —
Чрезмерно это совершенство,
Нет, не для смертных рай двойной —
Рай совокупно с тишиной.

(…)

(пер. Г.М.Кружкова)

В отличие от естественной красоты Эдема, выписанной преимущественно в пасторальной традиции, образы небесного рая в поэзии 16–18 вв сохраняют сверхъестественную таинственность, которая, однако, все чаще опирается не на библейские видения, а на идеи ренессансных неоплатоников, Николая Кузанского, Марсилио Фичино, Джованни Пико делла Мирандоллы, Джордано Бруно, и на откровения новых мистиков — Сведенборга и Бёме. Так, небеса в «Гимне небесной любви» и «Гимне небесной красоте» Э.Спенсера описаны в неоплатонической традиции множественности миров, окружающих Землю (которые, однако, включают и ангельскую трехуровневую иерархию, разработанную Дионисием Псевдо-Ареопагитом: серафимы, херувимы, престолы; господства, силы, власти; начала, архангелы, ангелы).

В поэзии Спенсера, Мильтона и метафизиков теоцентрические видения постепенно вытесняются антропоцентрической тенденцией, которая на первый план выводит загробную судьбу человека в потустороннем мире. Деление образов небес на теоцентрические и антропоцентрические предложено МакДаннелом и Лангом, которые считают, что антропоцентрическая тенденция значительно усилилась в европейском искусстве после мистических откровений Сведенборга. Следует отметить, однако, что она доминировала и ранее в жанре элегии, написанной на смерть известного или близкого человека. В качестве примера можно обратиться к «Люсидасу» Милтона, «Гимну святой Терезе» Крэшо или «Второй годовщине» Джона Донна.

Милтон уверен, что его утонувший друг, названный Люсидасом, достоин небесного блаженства и даже обретет теперь способность чудесного покровительства морякам, доверившим свою жизнь морской пучине:

So Lycidas sunk low, but mounted high, Through the dear might of him that walk'd the waves; Where other groves, and other streams along, With Nectar pure his oozy Lock's he laves, And hears the unexpressive nuptiall Song, In the blest Kingdoms meek of joy and love. There entertain him all the Saints above, In solemn troops, and sweet Societies That sing, and singing in their glory move,

And wipe the tears for ever from his eyes. Now Lycidas the Shepherds weep no more; Hence forth thou art the Genius of the shore, In thy large recompense, and shalt be good To all that wander in that perilous flood.

(…)
Уйдя на дно, наш друг вознесся разом
По милости творца земли и вод
К нездешним рекам и нездешним кущам,
Где хор святых угодников поет
Хвалу перед престолом присносущим.
Там нектаром с кудрей он смоет ил,
Забудет, что когда-то слезы лил,
И в царстве, чей покой и мир блаженный
Оберегает сонм небесных сил,
Упьется радостью неизреченной.
Не плачьте ж, пастухи. Уйдя от нас,
Стал добрым духом друг наш Люсидас
И в этих водах охраняет ныне
Тех, кто коварной вверился пучине.
(…)
(Пер. Ю.Корнеева)

Милтон соединяет черты земного и небесного рая: престол Божий, окруженный ангелами и святыми (так увидели небеса пророк Исайя и апостол Иоанн), находится в царстве Божьем среди райских кущ, где цветочный нектар омывает следы земных страданий.