Я возвращаюсь к себе

Проехала машина. Капуцина, наверное, уже паркует свой «Фиат-500» на стоянке у церкви. Она так и не ездит на отцовской машине, хотя та в тысячу раз удобнее и надежнее. «Ну и как я буду парковать этот лайнер?» – отвечает она всякий раз, когда я предлагаю ей вывести машину из гаража.

Я жду племянницу на пороге. В одной руке она несет тирамису, в другой – матерчатую сумку, на вид довольно тяжелую. Идет уверенным шагом, лицо не такое изможденное, как раньше. Она настоящий боец, крепкая, сильная от природы. Только когда тело дало слабину, она согласилась принять помощь. Когда я бросил пить и она уговаривала меня пойти к психотерапевту, чтобы не сорваться и не вернуться к этой или другой зависимости, я спросил ее: «А ты?»

А она держала удар. Как бы ни было тяжело. Вся в отца. Может, он научился этому во время учебы. Когда оперируешь на открытом сердце малыша, которому несколько недель от роду, ты не можешь опустить руки, даже если все идет не так. А может, дело в генах, которые мне не передались. Я, когда мне было плохо, накачивал мозг всякой дрянью, чтобы забыться.

Пока я режу телятину, она задает мне вопрос:

– Я кое-чего не понимаю в папиных дневниках.

– Дневниках твоего отца?

– Я нашла ключ у него в столе, он подошел к шкатулке на чердаке. Там были десятки тетрадей, все подписаны по годам.

– Ты их прочла?

– Психотерапевт сказал, что мне это может быть полезно. Как думаешь, можно предать мертвых?

– Нет. Я тебе покажу, где лежат мои тетради, – чтобы ты знала, когда я умру.

– Ты тоже ведешь дневник?

– Нет. Ну, в некотором смысле. И что?

– В общем, там есть место, которого я не понимаю. О том, как мама ушла.

Пока она роется в сумке, я накладываю ей картошки. Пользуюсь моментом, чтобы положить побольше. Она, конечно, разворчится, но все съест, потому что обожает соус, который я подаю к мясу. У меня есть свои маленькие секреты. Она протягивает мне открытую тетрадь.

– Вкусный соус у тебя, дядя.

Я все думал, спросит ли она когда-нибудь. Придется ли мне оправдывать ее мать. Справлюсь ли я, смогу ли подобрать слова, чтобы объяснить необъяснимое. Или объяснимое, но невыносимое. Мать должна любить своих детей. А не бросать их. Я боялся унести эти невысказанные слова с собой в могилу. Не хотелось бы лежать с ними в гробу. Лучше пусть мои стихи составят мне компанию в этой дальней дороге. С другой стороны, я не мог вывалить на нее правду, пока она об этом не попросит. Жан-Батист говорил, что она однажды мимоходом спросила его про маму, когда родилась Адели, а он не смог ответить. Он думал, что она еще вернется к этому вопросу позже, когда подрастет или захочет завести ребенка. Так и не успел ответить. После их смерти я знал, что однажды она придет за ответом ко мне. И этот момент настал, у меня нет выбора. Я должен ответить прямо сейчас.

– Знаешь, твоя мама старалась. Думаю, у нее просто не было этого инстинкта. Твой отец очень ждал, когда ты появишься на свет. Она сделала все, что могла. Она была своеобразная, наверное, ее захлестывали эмоции, а нужно было еще справляться с грузом материнства. Мне кажется, это назревало давно. Может, с самого начала. Жан-Батист занимался тобой с рождения. Поскольку твоя мать одна не справлялась, он нанял помощницу. А потом случился тот самый пикник, который вылился в страшную ссору. Конечно, это стало последней каплей.

– Она никогда не пыталась меня увидеть?

– Насколько я знаю, нет.

Я вижу, как она глотает слезы вместе с едой. Представляю, что творится у нее внутри, сколько вопросов крутятся в голове. Как мать может навсегда бросить свою дочь? Как она может смотреть на себя в зеркало – и не передумать? Как она может начать новую жизнь с чистого листа?

– Быть матерью – не что-то само собой разумеющееся. Не каждой нужно материнство. Да и быть матерью можно очень по-разному. Кто-то не создан для этой роли, кто-то играет ее плохо. И мы, дети, ничего не можем с этим поделать. Мы берем что дают и строим образ матери на пустом месте или на шатких развалинах.

– Ты говоришь «мы» – бабушка не была хорошей матерью?

– Не бывает хороших матерей, есть только женщины, которые стараются изо всех сил. Она не смогла полюбить меня так же, как любила твоего отца. Он получил крепкий фундамент безусловной любви и затем передал его тебе.

– Поэтому ты не хотел иметь детей?

Я встаю, чтобы убрать со стола и включить кофеварку. Достаю из серванта письмо Адели и кладу его перед Капуциной. Когда я возвращаюсь с яблочным пирогом, она вытирает уголки глаз.

– Хорошее письмо.

– А тебе что я дал?

– Чувство безопасности. Я знала, что, если мне плохо, я могу тебе позвонить. Ты всегда был рядом. Не знаю, как бы я без тебя справилась. И потом, ты мне передал любовь к цветам.

Я молча отрезаю два куска пирога и кладу их на свои выщербленные десертные тарелки, а сверху – по ложке тирамису. Мое сердце подобно клумбе, усыпанной аквилегиями, маргаритками и лютиками, незабудками и обриетами, мальвами и хатьмой. В душе я все-таки был отцом.

Глава 35 Одна-единственная храбрость

Здравствуйте, Адриан.