Я возвращаюсь к себе

Мне не терпится рассказать ей о том невероятном, что случилось со мной в объятиях Капуцины; в то же время я боюсь, как бы она не сказала, что на этом терапия подошла к концу. Однажды, конечно, придется остановиться, но не сейчас, мне нужно время.

Она не опаздывает.

Я начинаю рассказывать, не успев сесть в кресло. Сразу перехожу к сути. Как я пошел в гости к Капуцине, ее руки, стиральная машина и захлестнувшее меня цунами. Мощные флешбэки, затем успокоение, отрывки, кусочки, которые собираются вместе. Я записал все это в тот же вечер, чтобы ничего не упустить, боясь, как бы воспоминания снова не улетучились.

– Вам полегчало, когда вы это написали?

– Да. Как будто навел порядок. Все собрал: и ощущения, и факты.

– Наконец-то вы выплюнули непереваренную жвачку, которую жевали все это время.

– Благодаря стиральной машине Капуцины.

– Если захотите сказать ей спасибо, пожалуй, не стоит представлять это именно так!

– Не буду!

Я уже достаточно знаю своего психотерапевта, чтобы заметить первые признаки очередного сбоя терморегуляции. Диана часто дышит, краснеет и начинает ерзать на стуле. Она смущенно улыбается и ищет веер.

Я протягиваю ей листок. Она разворачивает его и надевает очки. Обычно во время консультации она теребит их в руках: складывает, раскрывает, крутит, протирает, надевает, снимает. Такой мячик-антистресс. Я привык. Когда они оказываются у нее на носу, она вдруг становится спокойной, собранной и очень сосредоточенной. Я взволнованно смотрю, как она читает. Неуютное чувство, будто я стою перед ней голый.

Поразительно, как бесстрастно ее лицо. По нему ничего невозможно прочесть. Нет ни удивления, ни облегчения, ни вопроса. Наверняка в школе она с легкостью списывала, и ее ни разу не застукали. Я так ей завидую. Мне бы тоже хотелось ощутить комфорт невозмутимости. Уметь проживать свои эмоции спокойно, не выставляя на всеобщее обозрение, как выпадающее меню на экране.

Она читает медленно. Я пытаюсь не сверлить ее взглядом, но надолго отвести его не получается. Если бы под моим креслом был люк, чтобы провалиться сквозь пол, я бы незамедлительно так и сделал.

– Расслабьтесь, Адриан, – говорит она, не глядя на меня.

Тогда я снова прокручиваю в памяти момент, прожитый в объятиях Капуцины. Я вспоминаю его не головой, а мышцами, сердцем, каждой клеткой. Я заново переживаю всю сцену так, как описывают околосмертный опыт. Я все вижу, все чувствую, все понимаю.

Когда Диана поднимает голову, я плачу. Она протягивает мне платок и предлагает считать эти слезы распахнувшимися дверями тюрьмы. Освободиться. Освободиться от того момента, когда я думал, что умру, но не умер. Упав с лошади, трудно вскочить обратно в седло и нестись во весь опор.

Блум дремлет под столом. Он, как губка, всегда впитывает окружающие эмоции, но, похоже, на ту, что переполняет меня сейчас, ему совершенно наплевать. Диана перехватывает мой взгляд.

– Он дает вам возможность разобраться самостоятельно, потому что только вы в состоянии разрешить конфликт с самим собой. А может, успокоился, так как чувствует, что разрешение близко.

Она возвращает листок и говорит, что, раз уж я жив, пора снова вливаться в великий поток жизни.

Глава 54 Половина тарталетки

Кинолог только что вышел. Блум отвлекся на ворох опавших листьев у забора.

На последней консультации Капуцина явно выглядела лучше.

Приходится признать, что встреча с пациентом Дианы этому во многом способствовала. Когда Капуцина говорит о нем, ее глаза наполняются нежностью, а иногда в них пробегают искорки. Глядя на нее, я невольно задумываюсь о понятии пары вообще, как она зарождается, функционирует, какие преграды преодолевает. Это очень важное измерение в нашей каждодневной работе с пациентами. Все пары разные. Какое счастье, когда все происходит как по волшебству. Гораздо чаще приходится иметь дело с конфликтами.

Несмотря на свое сумасбродство, Диана держит слово – она больше не заговаривала со мной об Адриане. Я решаю затронуть эту тему за чаем. Мы всегда старались так устроить, чтобы у каждого был перерыв около половины пятого. Этот нехитрый ритуал поддерживает нашу любовь и стал почти священным.

– Думаю, это была хорошая идея – немного помочь случаю. Кажется, они нашли друг друга.

– С ними как-то сразу все понятно, как с нами в лицее.

– Но терзаний все-таки больше, тебе не кажется?

– Это не делает все менее понятным. А потом, ты тоже терзался.

– А ты разве нет?

– Конечно, как все подростки.

Она протягивает мне блюдце из бабушкиного эльзасского сервиза. На блюдце лежит половина лимонной тарталетки с меренгой.

– Иногда пациенты спрашивают меня, в чем секрет долгосрочных отношений, – говорю я, откусывая кисловатый десерт.

– И что ты отвечаешь?

– Что на самом деле не знаю. Говорю о любви, общении, свободе, обновлении. А ты знаешь?

– Нет. Это одна из неразгаданных тайн бытия. Почему дети решают появиться на свет в конкретный момент, почему сердце вдруг перестает биться, почему пары не распадаются?

– А ты что отвечаешь, когда тебя спрашивают?