Я все еще здесь

– Прости, это ужас просто… Да знаю, знаю! Но… Они хотят ее отключить! Ты понимаешь?.. Да, это тоже часть моей профессии, но… У меня просто сердце разрывается. Так… Погоди-ка… Меня вызывают по внутреннему…

И верно, я еще несколько секунд назад засекла какую-то вибрацию, только не поняла, откуда она исходит.

– Надо бежать… Да… Ладно, до вечера… И я тебя люблю…

Я услышала глубокий вздох, который вырвался из груди интерна, прежде чем он закрыл за собой дверь. Я бы вздохнула точно так же – если бы могла.

10 Тибо

Мать закрыла за собой дверь палаты 55, бросив на меня последний вопрошающий взгляд. Я притворился, будто ничего не заметил. У меня еще с понедельника оскомина не прошла. Никакого желания повторять.

К тому же у меня на примете есть кое-что получше.

Я направился к палате 52. Под номером – все та же фотография. Теперь, когда друзья Эльзы мне все объяснили, я могу предположить, что она особенно любит именно этот ледник. Мне все еще трудно понять ее страсть к альпинизму, особенно с учетом того, чем все кончилось.

Я взялся за дверную ручку, но тут же замер. Из палаты доносился чей-то голос, который смолк, как только скрипнула дверь. Девушка, без всякого сомнения. И это не Ребекка, которую я видел в прошлый раз. Я услышал скрип отодвинутого стула, а потом звук чьих-то нерешительных шагов. Я убрал руку, судорожно подыскивая спасительное решение. Ну и жалко же я, наверное, выгляжу.

Кто бы там ни был, мне не хотелось объяснять, почему я здесь. Не хотелось сочинять новую ложь или выдавать подобие правды. Надоело. Я просто хотел немножко отдохнуть в спокойном месте. Но ни один нормальный человек этому не поверит. Ну, разве что кроме Ребекки и ее парня. Стив, по-моему, так и не одобрил мое поведение.

Лестница была слишком далеко, чтобы успеть там спрятаться. Та девушка наверняка увидит, как я спасаюсь бегством, как только откроет дверь, да и смешно было бы удирать от нее. Хотя не менее смешно плюхаться на стул в нескольких метрах от двери. Впрочем, сработало. Состроив скучающую мину, я скользнул взглядом по лицу девушки. На вид ей было лет двадцать, похожа на студентку. Перед тем как вернуться в палату, она недоверчиво оглядела коридор.

Я с облегчением расправил плечи и откинулся на спинку стула. Я говорил, что выгляжу смешным? Скорее уж жалким. Я вожу мать в больницу, чтобы она навестила моего брата, а сам хочу только одного – забраться в палату пациентки, лежащей без сознания, просто для того, чтобы побыть в покое.

Я все делаю неправильно. Я неправильно веду себя с братом, с матерью. Неправильно ищу покоя. Если я не желаю навещать своего родственника, это не значит, что к Эльзе должны относиться так же. Вот и доказательство: на прошлой неделе ее навестили трое друзей, теперь пришел еще кто-то. Я с удивлением поймал себя на мысли: скорей бы этот «кто-то» убрался оттуда. К определению «жалкий» я добавил «эгоист» и еще дальше откинулся на спинку стула.

Я впервые задержался в коридоре шестого этажа, так что решил немного оглядеться. Прежде всего я обратил внимание на лестницу, где мог бы спрятаться, но, по правде говоря, у меня не было сил встать, хоть и сидел я на жестком пластике. В одном конце коридора виднелось окно, в другом – распашная дверь, которая, наверное, вела в такой же продезинфицированный коридор; на стенах висело несколько блеклых картин. Как будто им мало тошнотворной полуоблупившейся розовой краски на стенах… Не понимаю, почему во всех больницах так упорно избегают ярких цветов и оттенков. Может, боятся шокировать пациентов и посетителей?

А ведь в таком отделении, как это, можно было бы ожидать прямо противоположного. Хотя… Откуда мне знать? Я никогда не был ни в коме, ни в посткоматозном состоянии. И я понятия не имею, какую роль в реабилитации после комы играет цвет. Ой, кажется, я медленно съезжаю с катушек. Если я пытаюсь вообразить, что чувствуют люди в коме, похоже, у меня действительно проблемы.

Я вдруг сообразил, что уже некоторое время шарю вокруг себя глазами. Я искал другой номер – 55-й. И вздрогнул, обнаружив, что сижу совсем рядом. То есть я уже две минуты как находился в десяти сантиметрах от двери палаты моего братца. По-моему, это настоящий подвиг – оставаться поблизости от него так долго, пусть даже не сознавая, что делаешь.

Вот моя проблема. Палата 55 и ее обитатель.

Иначе зачем я пытаюсь представить себе, каково это – лежать в коме? Раскаяние, уроки, объяснения, подписанное признание… Я наблюдал за всем этим с тех пор, как брат очнулся. Но каково оказаться на его месте? На месте человека, который однажды вечером напился вдрызг, прекрасно зная, чем это чревато? Который сбил насмерть двух девчушек и даже не заметил, что натворил? Говорят, когда ему рассказали, что произошло, он снова чуть не лишился сознания. Надеюсь, что он перепугался на всю оставшуюся жизнь.