Я всегда остаюсь собой

Но зато нашлись мейлы о необходимости заказать еще шарики, был мейл профессора Стоуна: тот был в ярости из-за задержки в производстве шариков. У нас осталось мало времени, писал он, не удивлюсь, если эти дегенераты пришлют нам их через две недели после того, как все завершится, когда будет уже слишком поздно и уже некому будет принять посылку и заплатить этим говнюкам. Да, именно такими словами.

Но даже эта картинка нам особенно не помогла. Оставалось непонятным, в чем предназначение шариков. Оно не упоминалось ни в одном из мейлов или бумаг, которые оказались в нашем распоряжении. Очевидно, что, когда появлялась аббревиатура SGB, все знали, о чем речь, и очень старались не болтать лишнего.

На полях и на обороте одной из трех страниц, на которых излагалось устройство шарика, мы обнаружили спешные наброски человеческих фигур: они были нарисованы парами, держащимися за руки. Обычные наброски вроде тех, что рисуют от скуки, когда слушают или когда думают. И мы двадцать минут пытались понять, есть ли в них какой-нибудь скрытый смысл.

– Кажется, я знаю, кого спросить, – сказала Тамар.

– Кого? – спросил я.

– Знакомый браслетный инженер, возможно, сумеет понять эту картинку, – ответила она.

Мы лежали на спине на большой кровати, все еще одетые, уставившись в потолок и касаясь друг друга мизинцами, как в старые добрые времена, только на сей раз по-настоящему.

– Я был браслетным инженером несколько лет, не меньше, – сказал я, – и это не помогает мне понять, о чем речь. Здесь ничего не выглядит как механизм обменов. Нет ядра, а еще…

– Ой, да ладно, ты был просто взломщиком браслетов, это не одно и то же, – сказала она. – Вы искали пути обхода. А у моего знакомого есть доступ к нескольким базам данных, и, может быть, он сможет найти похожие картинки или патент на это изобретение.

– А чем, по-твоему, это может быть?

– Какая разница? Если это способ делать деньги, нам этого хватит, – ответила Тамар. – Деньги – достаточно хорошая отмазка для большинства людей, правда?

Она повернулась ко мне, приподнялась на руке, наклонилась и снова поцеловала.

Долго, нежно, просто.

Когда я открыл глаза, она смотрела на меня с улыбкой.

– Я все еще предпочитаю, чтобы мы спали по отдельности, – сказала она.

– Ты и правда изменилась, – ответил я. – К худшему.

– Я не до конца освоилась в этом теле, чтобы в нем обниматься.

– Ты все еще не уверена во мне?

– Я-то уверена. Дело не в этом. Потерпи немного, идиот. Я пока еще не твоя.

Я пожал плечами. Моя, твоя, ну, блин.

Моей личной кроватью стало джакузи с постеленными туда двумя толстыми одеялами. Уж ладно.

Мы лежали в темноте: она в постели, а я в джакузи с одеялами, вокруг меня были стопки бумаг, мне было видно две мерцающие звезды. Я был бы рад смотреть на панораму иерусалимских гор, но в целях безопасности мы плотно закрыли все шторы, и мне оставалась лишь узенькая щель между косяком окна и шторой, которая подарила мне три сантиметра неба.

И в общем, мне было хорошо.

Может, простые люди правы: добро – это то, что приносит в мир любовь, а зло – то, что уменьшает ее. Все остальное – детали.

Сегодня вечером меня дважды поцеловали, я все еще жив и больше не обязан хранить свою личную тайну.

Может, из-за усталости, но, лежа в этом джакузи, я немного успокоился. Я вдыхал холодный воздух, ощущал тяжесть в теле и смотрел на звезды.

– Насколько тебе важно вернуться в собственное тело? – спросил я пустоту комнаты.

И услышал, как Тамар ворочается в постели.

– Если честно, – сказала она, – не так уж важно. Пусть моим телом наслаждается Ламонт. Мне главное – остаться в живых, в этом теле.

Что я и хотел услышать. Думаю, что в конце концов вы привыкнете друг к другу – ты и это тело.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Тамар поворочалась еще немного.

Я лежал на спине, смотря в небо, пытаясь сложить в голове целостную картинку ситуации, в которой мы оказались. Через несколько минут я услышал, как ее дыхание становится медленным и глубоким, но решил еще подождать.

Только когда я полностью уверился, что она спит, я потихоньку поднялся, бесшумно надел обувь, взял рюкзак и ключи от комнаты и тихо вышел на улицу, осторожно закрыв за собой дверь.

17

Восемь с половиной улиц. Вот примерно все, что было в деревеньке, где мы прятались.

Была пиццерия, она находилась в убогом местном торговом центре, маленькое отделение банка – по совместительству отделение почты, продуктовая лавка и площадь, где по вечерам молодежь может встречаться, чтобы жаловаться друг другу, что в этой дыре нечего делать. Была осиротевшая остановка; номер автобуса, который останавливался там, давно стерся с железной таблички. Были большие дома: со стороны фасада ухоженный палисадник, а позади, за забором, сосновый лес, испещренный полянами. Были длинные дорожки, которые вели через лес к уединенным домикам, сдававшимся посуточно; там без помех могли провести ночь влюбленные пары, пары, влюбленные наполовину, и пары, которые убегают от тех, кто пытается их убить.