— Сегодня... — движением большого пальца он открывает красную коробочку, уставляясь глазами на кольцо, которое сразу же привлекает моё внимание. — Сегодня должен был быть особый день. — Он говорит это то ли с горечью, то ли с напускным расстройством, а я всё ещё жду. Жду ёмкого, и в то же время объёмного рассказа про то, что, чёрт возьми, здесь произошло за всё это время. Он окончательно потерял надежду найти меня и решил пуститься во все тяжкие, обзаведясь семьёй?
— Она красивая? — первое, что выдыхаю, чуть сместив уголок губ вправо. Эдакое подобие улыбки, которая отражала полное непонимание вещей.
— Хм... — вскользь улыбается, отворачивая голову. А потом достаточно громко выдыхает, хлопая коробкой и убирая ту обратно в карман. — Это Леся.
Лучше бы я вообще не просыпалась. Не открывала бы глаза, не видела бы его. Чёрт, лучше бы я вообще сюда не бежала!
Снова забытие, снова вздутая венка на лбу, снова хочется сжимать кулаки до боли, чувствуя, как ногти впиваются в кожу, заставляя ощущать, что всё реально. Чертовски хочется схватить его за грудки и влепить ему пощёчину, но у меня слишком мало сил. Поэтому я просто задаю очевидный вопрос, едва сдерживая дрожь, напрашивающуюся в голос.
— Секс с ней настолько помог забыться, что ты плюнул и забыл обо мне?
Вопросов в его глазах было ещё больше. Он тут же насторожился, уже не стесняясь таращиться на меня когда-то родными глазами. А его голос, Боже... Я ведь его практически позабыла.
— Откуда...
— Откуда я знаю? — даю ответ, не успевая дослушать вопрос. — Я всё знаю, Слава. Знаю, как она легко сбила тебя с толку, свела со следа, не предупредила о моём звонке, когда я молила о помощи. Я знаю практически обо всём, вот только одно в голове никак не укладывается. — Он молчит. Просто тяжело дышит и молчит, глотая каждое моё слово. — Как ты, человек сдержанный и рассудительный, мог повестись на бредни нездоровой психички, стоило ей своей голой грудью тебя поманить? Просто ответь мне... Как?
В моих глазах сейчас больше, чем обида. Они буквально пылают красками ярости, злости, агонии и подавляемого одиночества. Так бывает, когда тебя оставляет единственный, мысли о котором заставляли пережёвывать битое стекло изо дня в день, но ни в коем случае не сдаваться. Я верила. Верила и надеялась, что однажды наступит момент, когда он всё поймёт. Поймёт, что его водят за нос. А после явится и вытащит меня из этого кошмара. Только вот напрасно всё.
— Я... — глаза то в стену, то на пол, — мне... — чёрт, а я ведь уже отвыкла от него такого. — Я скоро вернусь.
Он уже было порывается уйти, но моя резвая реакция останавливает, когда я хватаю его за руку, сжимая пальцы на его запястье так сильно, как только могу.
— Опять оставишь меня? — свожу к переносице брови, прекрасно осознавая, куда и к кому он хочет пойти. Прости, но я на шаг впереди. — Она наверняка уже запаковала манатки и свалила по той простой причине, что поняла, что я обо всём тебе расскажу. О вранье, которое она вливала тебе в уши, о её слепой и преданной вере Миронову, которая двигала ею всё это время. И, разумеется, о ярком факте того, что лучше тебя ей и светить ничего не могло, посему она и забралась ловко под твоё крылышко. Очень ловко... — усмехаюсь, кивая головой на карман, куда он буквально недавно спрятал коробку с кольцом. — Я расскажу тебе, если захочешь, — прикладываю ещё немного усилий, притягивая его обратно, покуда спешки я в нём более не замечаю. Она медленно, но верно сходит на нет. — Я расскажу тебе, что произошло за эти два года.
Морт тяжело вздыхает, уставляясь куда-то на окно. В раздумьях пребывает недолго, где-то с полминуты, после чего скидывает с себя пиджак и перевешивает через спинку стула, что рядом с кроватью. А я улыбаюсь. Вымученно и фальшиво улыбаюсь, пытаясь сохранить в своих глазах хоть толику ненависти, воспроизводя в голове картинки их интимной сцене, которой Миронов когда-то вертел перед моим носом.
Но всё пустое.
На смену притягиваемым фрагментам, что должны вызвать к самой себе жалость, я вспоминаю мужское тело, под которым стонала буквально пару недель назад. Вспоминаю его взгляд, когда мне требовалось чуть ли не задрать голову и встать на цыпочки, чтобы заглянуть в его глаза. Его точеные черты лица, его густые, чёрные волосы. Он полная противоположность тому, к кому я так отчаянно желала вернуться.
Но теперь я здесь, и я расскажу только то, что ему нужно знать. Что я позволю знать.
Я окуну его в два года пережитого страха, заставляя пережить всё то, что пережила я.
Меня отвлекает лишь оповещение, которое приходит на его телефон. Это сообщение. И содержит оно в себе только одно слово:
Прости.
Отправитель очевиден, Михайлов злостно поджимает челюсть, прикрывая на мгновение глаза и стараясь держать себя в руках. А мне на какую-то долю отрадно. Ещё недавно я бы и не могла подумать, что его внутренняя истерия и досада от предательства любимого человека заставят меня хоть на толику, но ликовать. Теперь я хотя бы не одна, кто от и до испытал на себе это чувство, сравнимое с ударом в спину.