Я всё ещё здесь (СИ)

Тогда он и не думал оставаться в этой Богом забытой дыре с обшарпанными стенами, поэтому и кинул администратору смятую купюру, цапая ключи и оповещая, что мы тут на одну ночь, просто жажду утолить. Да, жажду. Вот только не физическую, а ту, из которой он черпает какое-то ненормальное вожделение, подавляя меня морально, ломая и уничтожая во мне личность с каждым разом, когда ему в голове приходят изощрённые идеи.

Не знаю, почему ему так нравилось рушить покой сладких парочек. Наверное, ему до тошноты было видеть приторно-счастливые лица, разрушающие его психику и напрочь ломающие представления о том, как должны выглядеть действительно любящие друг друга люди. Именно любящие, а не болезненно-одержимые идеей того, как полностью подмять под себя человека и сделать его своей тенью.

Его жертвами в ту ночь стали молодые люди лет двадцати двух. Пара, воркующая что-то в холле, обнимающаяся и милующаяся возле своего номера. Последнее, что запомнилось — их счастливые глаза, когда я проходила с Мироновым под руку мимо них. Но той же ночью, примерно часа в два, я помню преисполненный страхом взгляд этого паренька, вышедшего из номера к автомату с газировкой.

Глеб оказался рядом, едва тот успел хлопнуть дверью своего номера. Дрожащие пальцы ухватились за руку Миронова, сжимающую шею и придавливающую к стенке.

— Ни звука, — его любимая команда, которой он так любит распоряжаться, пока я стою тенью за его спиной. А затем номер. Чужой, невзрачный, едва освещённый блеклой луной, выглядывающей из-за туч полумесяцем. — Бабки. Живо. — Глеб заталкивает его обратно в номер, заставляя обнажённую девушку подорваться на кровати и прикрыться простынью. Её взгляд... Как бы я сейчас хотела упасть ей в ноги и просто попросить прощения. — Иначе на твоих же глазах твою бабу выебу.

Было ли ему дело до денег? Навряд ли. Ему просто доставляла удовольствие эта ненормальная прелюдия, включающая в себя страх и повиновение перед его персоной. Эдакая неуверенность и жажда признания, умело прикрытая комплексом Бога. А ещё я. Которая более не бросалась звать на помощь в попытках его остановить. Ведь один его кивок головы в сторону тумбы, и я уже бреду к женской сумочке, вытряхивая из неё всё до основания и роясь в кошельке. А затем как по наводке топаю к кровати, еле сдерживая слёзы перед представлением, которое ему обещала.

— Не бойся, — мне удаётся шепнуть ей это на ухо прежде, чем я забираюсь на кровать и касаюсь ладонью её шеи, а после — завлекаю в глубокий поцелуй, успевая уловить её исступлённые страхом и непониманием глаза.

Слышу копошение и ловлю боковым зрением парней. Миронов всё ещё у этого бедолаги за спиной, держит, обвивая рукой шею и не давая пошевелиться, пока я укладываю его девушку на лопатки. Она без одежды, мне не нужно изощряться. Я просто приказываю не шевелиться и всеми фибрами даю понять, что я не сумасшедшая. Нет. Я попросту спасаю их жизни. Ведь не сделай я этого, Миронов, клянусь Богом, пришьёт их в этом же номере, уложив вальтом их бренные тела на кровать. По крайней мере, он обещал мне это. А слово своё он держит, уж я то знаю.

Просто закрой глаза

Не видеть — не значит избежать, но это хоть на какую-то несчастную долю освободит тебя он формального присутствия во всей этой вакханалии.

Мне противно. Мне до жути мерзко и противно вытворять это всё с чужим женским телом, практически кувыркаясь перед блондином и абсолютно незнакомым мне парнем в одном нижнем белье. То, что я вытворяю, не поддаётся никаким объяснениям и уж тем более оправданиям, но одно намертво заседает в моей голове: они, по крайней мере, останутся живы.

Не могу сказать точно, сколько длился этот позор. Полчаса или же час, я в первые же минуты успела испытать к себе отвращение, сливаясь воедино с чужим телом под пристальным присмотром собственного палача.

Ручная кукла, лишённая права слова. Не контролирую ровным счётом ничего.

Но время идёт, эта игра ему наскучивает, и он крепким локтевым ударом оглушает юношу, отправляя того в бессознательное состояние на истасканный временем ламинат. А я отпрянываю, злостно поджимая губы и вытирая их тыльной стороной ладони. На девушку смотреть нет никаких сил.

— Довольно, любовь моя, — яд, горький яд, который он извергает с каждым словом. — Забирай бабки, валим отсюда. — Он будто подгоняет словами, не давая права даже одеться. А затем подходит к обездвиженной страхом девчушке. — Извини, что ваш покой потревожили, — даже слово “Извини” из его уст застревает в стенках сознания, заставляя ненормально усмехаться. Извинения ему не к лицу. — Просто в этой дыре телек отрубили, а мне так было охота порнуху посмотреть.

Желчью и высокомерием пропитано каждое слово. Я как ошпаренная вылетаю из номера с деньгами и в одном нижнем белье, не замечая никого вокруг. Забегаю в снятую нами комнатушку, отбрасывая сворованные купюру на кровать и наспех закрываюсь в ванной. Закрываюсь — громко сказано. В этой дыре сломаны даже щеколды.

— Лера? — однократный стук, какая нелепая формальность. — Всё хорошо? — да, лучше и быть не может.