— Мальчики, идите. Светлый или нет, мы прекрасно разберемся сами, — строго возразила Тилль, и детвора, поминутно оглядываясь, гурьбой двинулась вдоль пляжа. — Привет, — неуверенно обратилась ко мне целительница, переводя взгляд с меня на мальчика и обратно. — Можно поинтересоваться, кто ты? Чей? — Наконец взгляд ее остановился на ребенке.
— Привет, — кивнул я, с удивлением ощущая некоторую неловкость. Проведенная вместе ночь слишком врезалась в память, и взгляд против воли то пытался уцепиться за чувственные губы, то скользил по вырезу блузы, то очерчивал стройный стан. Даже хорошо, что здесь оказался Инталор: присутствие мальчика дисциплинировало и заставляло думать не только о том, насколько нежная у этой Перворожденной кожа…
В общем, не думать о ней было сложно, но благодаря ему — возможно.
— Дедушкин, — задиристо отозвался эльф. — Эль Бельфенор сказал, что у меня есть дедушка!
Тилль подняла озадаченный взгляд на меня, и я честно пояснил, чьим сыном является этот ребенок, поведал о судьбе его родителей и подтвердил, что дедушка действительно есть, а также есть дядя, причем, кажется, не один, и множество более отдаленных родственников.
— Я бы попросил разрешения связаться с его дедом, — добавил в конце концов, испытующе глядя на целительницу. — Даже если вы не захотите отпускать мальчика к родным, эль Алтор по меньшей мере имеет право знать, что стало с его сыном, и видеть, что старшая ветвь не прервалась.
— Я не останусь среди этих! — задиристо заявил обсуждаемый, слегка отстраняясь и вскидывая на меня упрямый горящий взгляд.
— Среди этих — это среди кого, эль Инталор? — с усталой иронией уточнила Тилль.
— Среди диких.
— В таком случае разрешите и мне представиться: Мииталь Ивиталь Индал-эль из корней Белого Ясеня. — Она слегка наклонила голову.
— Светлая? — Его глаза вновь удивленно округлились. — А почему ты так одета? Ну, как эти? — Он неопределенно дернул головой в сторону города.
— А вы, юноша? — Эльфийка насмешливо вскинула брови, а Инталор смешался и смутился, не зная, что на это ответить. — Посмотрим, что можно сделать, — наконец обратилась она уже ко мне. — Если у него действительно остались родные, которые его примут, это замечательный выход из ситуации. Только… боюсь, придется немного подождать. Особого смысла спешить я не вижу, мы шли сюда с определенной целью, и дети расстроятся, если придется уйти прямо сейчас, — извиняющимся тоном добавила целительница, бросив взгляд в сторону шумной ватаги на дальнем конце пляжа. Двое мальчишек стояли чуть в стороне от остальных, действительно собиравших ракушки, и пристально наблюдали за нами — контролировали обстановку.
— Согласен, торопиться некуда, — кивнул ей.
Тилль вдоль кромки воды двинулась к детям, а я зачарованно наблюдал, как осторожно узкие изящные стопы касаются песка, по-эльфийски почти не оставляя на нем следов, ветер игриво треплет подол подобранной юбки, а прибой шаловливо облизывает щиколотки.
— А она правда светлая? — отвлек меня от волнующей картины Инталор, и я был благодарен мальчику за своевременность и нетерпение: мысли не успели перескочить с созерцания на куда более фривольные темы.
— Она же назвала свое имя, — как можно более обтекаемо отозвался я, опасаясь реакции на более точную формулировку и при этом не желая врать. — И в этом она не солгала.
Дети войны — это всегда страшно. Наверное, именно потому, что мы разумны и понимаем: они тоже хотят жить и, в отличие от взрослых, еще ничем не запятнали себя и смерти не заслужили. Они не принимают решений, многого не понимают, а главное, не знают, зачем все это? Зачем война, зачем погибли родители, зачем нечего есть и зачем небо плюется на землю огнем? Им что-то объясняют, и им даже кажется, что они поняли. Начинают повторять за взрослыми — прямо, наивно, по-детски отдаваясь каждой эмоции полностью. Мои мальчишки и Инталор по-волчьи скалились друг на друга, косились с неприязнью и даже почти ненавистью, совершенно не понимая на самом деле, в чем между ними разница. Да ее, честно говоря, почти и не было, этой разницы, разве что светлый оказался истощен гораздо сильнее.
Забота светлых эльфов о детях вошла в поговорки и даже анекдоты у других видов: орки и люди гораздо меньше ценят свое потомство. В отличие от них, биологически наши тела позволяют рожать где-то раз в десять лет, да и зачатие происходит сложнее и с куда меньшей вероятностью. Поэтому нормальной эльфийке даже в голову не придет мысль вытравить плод, когда бы и при каких обстоятельствах он ни был зачат: это преступление против собственной природы. Даже если это событие — результат случайности или ошибки.
Наверное, если бы мы жили действительно вечно, дети появлялись бы еще реже, а так… потенциальная способность ничего не гарантирует. Нас равно убивают слишком сильные эмоции и их отсутствие, «умирать от скуки» в применении к эльфам — не метафора. Некоторые очень быстро перестают чувствовать вкус к жизни, и даже без войн пятисотлетний рубеж пересекают немногие, не говоря уже о более долгом веке.