Я за тебя умру

— Боже мой! — вскричал Поулинг. — Вы мне правду говорите?

— Правду? А зачем мне врать?

— Чувствуйте себя как дома, — выпалил он, не задумываясь. — Сигары на столе! Оставайтесь здесь всю ночь! — Он в восторге выскочил из гостиной и побежал вверх по лестнице, шагая через ступеньку.

— Кэрол! — кричал он. — Кэрол!

Она ждала вверху на площадке и спустилась на две ступеньки — навстречу ему. Они слились в большом квадрате серебра, пролитого полной луной через открытое окно.

V

В десять часов утра мистер Рейнольдс в ярко-синем пальто, натягивая замшевые перчатки, вошел в гостиную и рядом с ним миссис Рейнольдс. Войдя, они несколько надменно взглянули на непритязательное утреннее одеяние Поулингов.

— Мы уезжаем, — объявил Рейнольдс. — Такси везет нас к поезду десять-тридцать. Очень дождливый день.

Поулинг подошел к письменному столу и, порывшись в разбросанных ночью бумагах, отыскал чековую книжку.

— И как человек человека, — чуть шмыгая носом, продолжал Рейнольдс, — хочу спросить, не будете ли вы так любезны дать нам нашу рекомендацию?

Поулинг выписал чек, после чего вынул из кармана листок и, нахмурясь, прочел его.

— Забыл ее подписать, — вдруг сказал он.

Он наклонился с ручкой, а потом сложил листок, вложил в него чек и отдал Рейнольдсу.

Кивая и приятно улыбаясь, Кэти открыла дверь.

— Прощайте, — сказал Поулинг. — Желаю удачи.

— Прощайте, — весело подхватила Кэрол.

— Прощайте, сэр. Прощайте, мадам. — Рейнольдс задержался, взявшись за дверь. — Хочу одно сказать. Надеюсь только, что, если вы оба окажетесь в чужой стране, вас не выставят на холод в такой день.

Его речь немного подпортило солнце, выглянувшее как раз в этот момент. Тем не менее, драматически подняв воротник пальто, он подтолкнул жену к выходу и вышел сам, туда, где, по его представлению, вероятно, бушевала гроза.

— Ну вот, ушли. — Поулинг закрыл дверь и повернулся к жене. — Ушли, и мы одни в доме.

Она протянула к нему руки, и он опустился около нее на колени.

— Объясни, — сказала она через некоторое время, — что ты сделал с рекомендательным письмом? Я видела, ты там что-то еще написал, кроме своего имени.

— Я заменил два слова. — Он засмеялся, сперва тихонько, а потом захохотал в полный голос и так заразительно, что она тоже начала смеяться. — Я дал им чек на двести долларов, но боюсь, рекомендацией они не смогут воспользоваться.

— Что ты там изменил? — спросила она. — Быстро говори.

— Там было сказано, что он разносил почту. Я заменил на «носитель тифа»^{234}.

— Носитель тифа?

Тут до нее дошло, и они опять рассмеялись, весело и неудержимо — их смех долетал до верхнего этажа, до спален и ванных комнат и отражался вниз, в столовую, в буфетную, эхом возвращаясь к ним, туда, где они сидели. Сейчас дом был залит солнечным светом, и ветерок доносил запахи из сада, и жизнь, казалось, начинается с начала, как это бывает в жизни.

В полдень можно было увидеть, как лысоватый пуделек, обогнув угол, подходит к дому Поулингов. Перед кухонной дверью он, по-видимому, сообразил, где находится — потому что заметно вздрогнул и поспешно дал задний ход. Он опасливо описал широкий круг, приблизился к парадной двери и дал знать о себе, скромно кашлянув.

[Эй, — тявкнул он, — я вернулся.]

На него не сразу обратили внимание. Он готов был отдаться ходу вещей^{235}, но на миг испугался, что дом покинут. Напрасно: одна пара, та, которой он боялся, уехала, зато в доме осталась другая пара.

Фицджеральд написал заявку на сценарий специально для балерины Ольги Спесивцевой и ее импресарио Арнольда Брауна после того, как познакомился с ним во время отдыха в Северной Африке в начале 1930 года. Спесивцева приобрела международную известность в начале 1910-х годов, когда выступила в «Жизели». Сюжет, набросанный в общих чертах, — история об эмиграции в Америку (из России), о бутлегерстве и балете. Дополнительный интерес этому проекту придает увлечение Зельды балетом (она и подтолкнула Фицджеральда к написанию заявки), а также то, что действие происходит в Нью-Йорке и русские здесь, вероятно, беженцы от большевистской революции. Трактовка Фицджеральдом их положения как иммигрантов и их ассимиляции через искусство и театр актуальна и прогрессивна.

Фильм не был снят. В 1937 году Спесивцева, некогда готовившаяся к роли Жизели, посещая психиатрические клиники, чтобы узнать, как двигаются и ведут себя молодые пациентки, сама пережила душевное расстройство во время гастролей в Австралии, была госпитализирована и много лет провела в подобном заведении.

Шестого февраля 1936 года Фицджеральд написал Оберу длинное письмо по поводу будущего сценария.