Я забыл умереть

— Ты на испытательном сроке, — сказал он. — Ты подписал бумагу, в которой говорилось, что ты ничего не нарушишь за этот испытательный срок, а если нарушишь — сядешь в тюрьму на полтора года. Знаешь что? Курение крэка и владение крэк-трубочкой — это нарушение. Так что ты сядешь в тюрьму. И сядешь в тюрьму штата.

Мать твою.

В последней надежде я позвонил маме из таксофона. Я плакал и умолял ее нанять мне адвоката, а когда мои мольбы не сработали, я орал и угрожал. «Жаль, — сказала она. — Не звони больше. Я ничего не могу сделать».

Меня конвоировали в здание суда на встречу с судьей. Это была судья Адамсон, она вела несколько моих дел. Она всегда была очень добра ко мне, у нас установилось взаимопонимание, и мне было стыдно, что она видит, в каком состоянии я нахожусь. Свесив голову, я ждал, когда она огласит приговор.

Она сказала: «У нас есть человек, который хочет дать показания в вашу защиту».

Я поднял глаза.

— Что?

— Вас ждет человек, который даст показания в вашу защиту.

Я обернулся. К скамейке шагнула женщина, которую я едва знал. Ее звали Пенни. Похоже, что один из моих панических телефонных звонков все-таки попал в цель. Пенни была джанки, я встречал ее один-два раза в жизни, я помню, как она уверяла, что песня «Penny Lane»[60] написана про нее. Она работала на Джерри в фонде «Телезис» — в амбулаторном центре детоксикации, где вместе с Дженнифер мы получали лекарства. Старый джанки Джерри возглавлял эту амбулаторию. Человек с большим сердцем — он послал Пенни свидетелем в мою защиту. Может быть, ей было жаль меня. Может быть, это негласный кодекс джанки, которые ищут друг друга и находят людей, которые им близки. Она превосходно выступила на защите, хотя ни одно ее слово не было правдой.

— Мистер Рафати — образцовый пациент, — говорила она. — Он посещал собрания, он регулярно сдавал тест на наркотики, он принимал активное участие в делах нашей общины. К несчастью, он оступился, но мы абсолютно уверены, что он достоин еще одного шанса.

Судья задала еще несколько вопросов, и Пенни продолжала врать.

Потом судья подытожила: «Исходя из того, что вы мне здесь сейчас сказали, я считаю целесообразным, чтобы мистер Рафати был отпущен под ваше попечительство и снова принял участие в вашей программе. Вы готовы взять его обратно в свою программу?»

— Да, конечно, — сказала Пенни.

Я не верил своим ушам. Неужели меня освободят?

Тут мой герой-защитник на общественных началах встал со своего места и указал пальцем на мой яркий желтый комбинезон. Тюрьма выдавала такие всем психам.

— Мистер Рафати опасен для общества, — заявил он.

Судья пристально изучала меня несколько секунд. Я не дышал.

— Отправьте его на психиатрическое освидетельствование, — сказала она.

Я сел обратно в тот же автобус, но на этот раз у меня появилась надежда. Психиатрическое освидетельствование проводил психиатр лос-анджелесской тюрьмы, — это были три часа самых странных вопросов, которые мне только доводилось слышать. В итоге он пришел к выводу, что меня можно освободить.

Я был свободен.

* * *

Выбравшись из лос-анджелесской тюрьмы, я временно реабилитировался в обществе. Помимо того что тюрьма выбила из меня все дерьмо, я поправил физическую форму. Я набрал около девяти килограммов и снова стал похож на человека.

Я позвонил своему приятелю Дуэйну. Он не был бомжом, но определенно скитался по чужим кроватям. В тюрьме я бессчетное число раз заключал пакты с Богом, что если выберусь оттуда, то никогда не возьму в рот спиртного, не буду употреблять, и в те минуты я был совершенно искренен. Но все мои благочестивые намерения развеялись, как только мои глаза снова увидели дневной свет. Я наотрез отказывался от программы Анонимных алкоголиков — это программа для лузеров. Чтобы с чего-то начать, я периодически пил пиво, но не больше одной банки в день, чтобы уверить себя и окружающих в своих добрых намерениях, чтобы никто не мог сказать, что я — алкоголик.

Через несколько месяцев мы сидели в рыбном ресторане, я пил свое пиво. Дуэйн заказал себе кока-колу с бренди, но выпил только половину, потому что разговаривал с девушкой, и они собирались уходить. Мне было завидно и досадно, так как 1) никто не хотел идти со мной и 2) я не мог сам уйти домой — туда, где мы остановились. Я подхватил оставленную Дуэйном кока-колу с бренди и выпил залпом. Как только крепкий алкоголь пролился в мой желудок, мне стало тепло, и я почувствовал жажду. Жажду наркотиков и саморазрушения. Жажду забвения. Не знаю, откуда берется это дерьмо, но оно всегда случается. Тут краешком глаза я заметил местного барыгу Кристиана. Он торговал кокаином. Этого парня невозможно не заметить, потому что он везде таскается с портфелем, где у него лежат наркотики (опять же такое можно встретить только в Малибу…).

Я подошел к нему. Я не просил грамм, я потребовал грамм. Он просил деньги, а я ответил: «Я принесу тебе гребаные деньги позже. Просто дай мне грамм».