Я забыла все на свете

Мне трудно поверить, что происходит что-то необыкновенное. Лично я не ощущаю никакой разницы. Ни покалывания, ни пощипывания, ни зуда. Пахнет мокрыми камнями, серой и табаком – все-таки рядом догроны. Выходит, у волшебства нет запаха. Вдруг оно действует, как радиация, – сила, которую наши чувства не улавливают, несмотря на ее сокрушительную мощь? Не вредно ли для здоровья подвергаться сильному волшебству? Вдруг меня ждут опасные последствия? Догроны – чудища, сотворенные колдовством Эликса. Но я-то совсем другая! Что будет со мной? Вопросов столько, что я больше не в состоянии усидеть. Мне необходимо потратить распирающую меня энергию хоть на что-то. Я верчусь и никак не нахожу удобную позу. В конце концов сбрасываю спальный мешок, но быстро замерзаю и снова под него ползу. Чувствую, догронам все труднее терпеть мою возню.

– Иввит акару? Нервничаешь? – спрашивает Сафр. – Тук, пужортарук. – И он сует мне свою трубку.

– Ты что?! – Я оскорбленно отталкиваю вонючую штуковину. – По закону я еще ребенок, дети не курят!

– Неужто? – Он искренне удивлен. – Матана. Жаль.

Крепко держа трубку, он усиленно втягивает дым, раздувая грудь и щеки. А потом наклоняется и выдыхает весь дым прямо мне в лицо. Я кашляю, задыхаюсь, меня вот-вот вывернет от запаха серы и гвоздики.

В следующую секунду гадливость сменяется истомой. Руки и ноги размягчаются, вся я превращаюсь в тряпичную куклу. Только и могу, что скорчиться под спальным мешком в полном оцепенении.

Зато мое сознание раскрывается, как лепестки цветка поутру.

Мое внимание привлекает шевеление на потолке. Я завороженно смотрю туда.

Рунические письмена оживают.

Там, где раньше зеленели только неподвижные буквы, возникают завитки, танцующие изгибы. Между рунами протягиваются зеленые жилки. Весь каменный свод покрывается густой сетью извивающихся изумрудных волокон. То же самое происходит под водой. Нагнувшись, слежу за непрестанно меняющимся калейдоскопом. Поверхность воды покрыта волшебной рябью. Движение воды увлекает за собой наш корабль.

Все это совершенно невероятно…

И так прекрасно, что я с трудом сдерживаю восторженный всхлип.

Но уже мгновение спустя я вздрагиваю от отрезвляющей мысли: это все Сафр с его ядовитым дымом! Табачок у догронов высокотоксичен! Вот я и галлюцинирую.

Но эти опасения, пусть и обоснованные, быстро рассеиваются. Остаются только бурная радость и восхищение, вызванные волшебством Рунического тоннеля.

В тоннель к зеленым рунам и дыму догронов начинает просачиваться свет. Еще несколько минут – и баржа выплывает из темноты. Теперь на нее обрушивается всесокрушающая лавина света. Огромное солнце обдает нас жаром и временно ослепляет. Несомненно одно: если здесь существуют времена года, то сейчас не осень. Я вскакиваю, сбрасываю спальный мешок, судорожно избавляюсь от куртки. При виде окрестного пейзажа удивленно застываю.

Лес уже позади, не видно больше ни деревца, о буйной флоре остается только мечтать.

Вокруг, насколько хватает взгляда, раскинулась усеянная камнями пустыня цвета охры.

Вдали, не знаю, на каком расстоянии, в колеблющемся раскаленном воздухе темнеют горы. Вдоль воды выживает чахлая растительность, возделываемая крестьянами, ковыряющими землю, такую же красную, как песчаные дюны. Насколько я понимаю, воду для орошения своих делянок они отводят прямо из канала. Одеты они как бедуины, но лиц разглядеть не могу. Не удивлюсь, если их облик окажется вовсе не человеческим… В конце концов, мы покинули мой мир, и я понятия не имею, что за существа населяют мир, в который мы приплыли.

Там и сям тощие четвероногие клячи волокут тяжелые плуги, на которые налегают закутанные в тряпье двуногие. Я бы назвала кляч зебрами, потому что спереди у них полоски, хотя сзади круп белый, а на голове рожки, как у антилоп.

Руны остались далеко позади, и баржа, не испытывая больше их влияния, быстро сбавляет ход. Сафр приказывает мне вывесить за борта «подушки», чтобы баржа не притиралась к каменным стенкам канала. Жду, что он запустит двигатель, но этого не происходит. Догрон окликает крестьянина, сидящего на берегу, в тени своих кляч. Крестьянин, похоже, оказался здесь неспроста: он вскакивает, ловит на лету брошенный Маргулем канат и привязывает его к ярму на шее одной из своих зебро-антилоп. Те покорно приступают к буксировке.

С появлением на палубе Эликса моей безмятежности приходит конец. На его голове теперь высится темный тюрбан, просторные черные одежды мало отличаются от облачения местных земледельцев. Может, он здешний? Широкая улыбка как будто подтверждает это предположение.

– Наконец-то пустыня! Как я соскучился по запаху песка и по жаркому солнцу!

Раз я признала его своим хозяином, уже не осмеливаюсь к нему обращаться. От этого вопросов в голове не становится меньше. Правда, задавать их – только его злить, ответов все равно не добьешься.