Сразу встал вопрос об укомплектовании танковых экипажей хорошо подготовленными профессионалами. Я планировал подобрать опытных специалистов среди жителей Приднестровья, Карабаха, Средней Азии, прошедших обкатку в реальных боевых условиях, с упором на комплектование сразу целых экипажей. Особой секретности в этом деле не требовалось. Наоборот, возможную утечку рассматривал как дополнительный рычаг давления на Дудаева.
В конце октября при заключительном обсуждении в Генштабе его начальник Михаил Колесников поинтересовался: «А кого в машины посадите?» Я уже открыл рот, чтобы сказать про подбор наемников вне России, как неожиданно прозвучал ответ: наберем здесь «офицеров-отпускников» и срочников-дембелей.
Это была полная неожиданность.
Это полное отступление от всей идеи операции, до сих пор такой успешной.
Молчать нельзя, и я сказал, что лучше набрать людей за рубежом.
Нет, возразили мне. Нечего все усложнять, решение принято, и работа уже начата!
Что ж — не я командую операцией, не я за нее отвечаю, значит, и не мне принимать решения. Оставалось согласиться и… держаться впредь подальше от всех военных дел.
Провал операции
Во второй половине ноября пришлось взять отпуск: жена приболела, кому-то нужно посидеть с детьми. Но 23 ноября Степашин попросил срочно вылететь в Моздок.
— Сергей, я тут дома с детьми, как на привязи. Чего мне туда лететь? Котенков всем командует, ну и флаг ему в руки. Что я буду под ногами болтаться?
— Я тебя очень прошу: слетай, просто посмотри. Заодно представь Хаджиева в качестве будущего главы республиканского правительства. (Саламбека Хаджиева выбрали, к его собственному неудовольствию, на должность будущего премьера в том числе и с учетом поддержки Черномырдина. Отказать Черномырдину и землякам Хаджиев не мог, да и кандидатурой он был безупречной: опытный хозяйственник, к тому же специалист по нефтехимии, активный участник антидудаевского движения с самого начала.)
На следующий день военным бортом мы с Хаджиевым прилетели в Моздок. На авиабазе кипела подготовительная работа. Появились новые молодые люди в военной форме — те самые подмосковные танкисты. Поговорили, узнал об их состоянии, готовности выполнить задачу. Жалоб и претензий у них не было.
Активно готовились размещенные на авиабазе внутренние войска, численность которых заметно выросла. Конкретные задачи им еще не ставились, но в состояние повышенной боевой готовности они уже приведены. Еще в октябре начали проработку совместных передвижений армии и внутренних войск при том или ином развитии ситуации.
Перебрались в Знаменское. Подлетая, увидели колонну танков, БТР, грузовиков и легковых автомобилей, двигавшихся в направлении Толстой-Юрта[265]
. На встрече с Автурхановым, Гантамировым, Лабазановым и комбатами Котенков всем поставил боевые задачи, разъяснил порядок взаимодействия.План, как я понял, простой. Силы Временного Совета выдвигаются со стороны Урус-Мартана (одна батальонная группа, около тысячи человек) и Толстой-Юрта (две батальонные группы, более двух тысяч человек) в сопровождении (всех!) сорока танков Т-72. Для подавления очагов наиболее активного сопротивления используются вертолеты. После захвата города обращаются к президенту России с призывом помочь восстановить конституционный порядок. Комбаты продемонстрировали понимание стоящих перед ними задач.
Я представил всем Хаджиева в качестве будущего премьера и передал ему слово. Что-то в его выступлении не понравилось Гантамирову, началась перепалка, у которой, не вмешайся московские гости, могли быть печальные последствия.
По окончании совещания отошел с Котенковым в сторону и спросил: «Саша, почему ты все танки решил сразу вводить в Грозный? Случись что, у тебя же резерва не будет». Крайне несдержанный ответ Котенкова сводился к мысли: ты не военный и чего ты лезешь, мы тут все спланировали.
Форма ответа предполагала такую же мою реакцию, но… Этого только не хватало! Списал все на волнение перед боем и отложил объяснения на потом.
Утром Котенков улетел без меня на вертолете, на котором находился его командный пункт. Это уже не лезло ни в какие ворота. Объяснил его действия традиционной для многих офицеров нелюбовью к контрразведке (впрочем, и сам Котенков — из политруков, к которым у строевых офицеров отношение нисколько не лучше) и нежеланием делить скорую славу победителя.
Пришлось, подобно футбольному болельщику, слушать и обреченно переживать, не имея возможности повлиять на ход событий.
Переговоры командиров показывали, как непросто развиваются события.
Автурханов: