Я здесь...

Мы идем пешком все четыре остановки, но беседа не клеится, потому что в моей башке холод. И мыслей нет. Ни одной.

Тогда Влад делится грандиозными планами: пойти по стопам отца и тоже стать прокурором, жениться, завести детей… Рассказывает о просмотренном недавно фильме «Спеши любить», а я смутно припоминаю, что фильм этот мне совершенно не понравился… надо бы пересмотреть, видимо. Девки в школе вон тоже плакали.

А еще я замечаю, как на нас оглядываются. На Владика глядят с улыбкой, на меня — с осуждением. Ух ты, как сильно самолюбие жалит мысль, что до уровня этого парня я не дотягиваю…

Делаю вид, что срочно нужно порыться в рюкзаке, отдергиваю руку и обратно ее так и не возвращаю.

И домой к себе я Влада не приглашаю: стыдно, если честно. Стыдно даже за старый двор, обшарпанные подъездные двери и сломанные лавки.

Он остается ждать, присев на одну из них, а я, в аляповатом мирке своей комнаты, судорожно перелистываю тетрадь с лекциями, поспешно вырываю последний лист, где на разный манер сотню раз выведено его имя.

Влад Бойко.

Внизу.

Ждет под моими окнами.

Похоже, что жизнь внезапно вынесла меня прямо к пункту моего несерьезного плана о принце на белом коне. Что называется: поосторожней с желаниями.

***

По традиции мама разрешает мне с каждого привоза выбрать любую понравившуюся вещь. Привилегией я пользовалась всего пару раз: брала джинсы и черную кофту, у которой потом отрезала рукава.

Но сегодня я робко прошу у нее присоветовать, какое из двух платьев лучше: вот это, зеленое, или то, синее.

Мама улыбается:

— Неужели влюбилась? — И оставляет для меня оба.

***

Каждый день мы так и ходим с Владиком на перекуры, сидим на лавке, и я слушаю поведанные им истории. Он умничает и постоянно ошибается в фактах, но я не перебиваю — киваю, поддакиваю. И почти ощущаю еле заметный, но навязчивый запах стерильности, витающий в воздухе.

Иногда, во время наших прогулок, я отпускаю мысли на волю, и они разлетаются по осенним улицам, мечутся и ищут кого-то невесомого… но я тут же возвращаю их назад.

***

Светку я не видела уже больше месяца. Она, конечно, беда, но без нее жизнь кажется совсем пустой.

Вдвоем с мамой всеми вечерами гоняем чаи в теплой гостиной, греем ноги шерстяными носками, смотрим старые фильмы, а на улице рыдает осенний холодный дождик.

Мама вроде и рада такому раскладу, но посматривает на меня странно: за последнее время две мои одноклассницы выскочили замуж, а в предстоящие выходные замуж выходит закадычная подружка детства, дочка маминой подруги. А я вот все на диване сижу, да свои шерстяные носки разглядываю.

Глава 18

В субботу с утра я прыгаю вокруг мамы с плойкой, колдую над ее прической. Она идет на свадьбу, а я — нет. Не хочется. Настроение не то, да и не общалась я с сегодняшней невестой уже лет десять.

В придачу к доброте, наивности и доверчивости мама еще и красотка. Стройная, молодая и не такая долговязая, как я. Придурок мой папаша все-таки. Как же можно было бросить такую женщину?

Всю свою жизнь она вкалывает ради того, чтобы я ни в чем не нуждалась, и возможность выглядеть так, как сейчас, у нее выпадает только в редкие моменты.

На глаза наворачиваются слезы, и я лезу к маме обниматься. Ребенок-переросток. Я ведь выше ее почти на целую голову! Тут же становится стыдно за свои закидоны и скандалы. Дерьмо я, а не человек.

Когда мама уходит, звонит телефон. Поднимаю трубку, но не сразу узнаю, кто посмел меня потревожить. Неужели Светка?

— Ликусь, увидеться надо, — говорит она загробным голосом, и спустя сорок минут предстает предо мной в моей тесной прихожей.

— Привет! — Снова лезу обниматься. — Сто лет не виделись!

С наступлением осени на меня нашла сентиментальность. И да, я чертовски сильно скучала!..

Но Светка кажется больной и бледной, на ней какая-то немодная куртка, волосы отросли и уже задорно не топорщатся.

Мы проходим на кухню, по традиции пытаюсь угостить ее чаем, но сеструхе, судя по всему, не до него — ее трясет.

— Свет, ты чего? Свет… — приговариваю.

Ее губы дрожат и растягиваются в гримасе, а по щекам устремляются горошины слез:

— Лик, обещай, что будешь молчать. Обещай, что никому не скажешь, ладно?

От испуга перед глазами взвиваются черные мушки, а голос пропадает:

— Обещаю. Что стряслось?

Она отставляет чашку подальше и вздыхает:

— Я беременная… Вот что стряслось.

Ой, блин. А что в таких случаях говорят? Поздравляют? Но Светка совсем не похожа на счастливую.

Я ловлю ртом воздух, как идиотская рыба, долго туплю, пока не осеняет:

— От кого?

— От Кидиса.

— А он знает?

— Нет…

— Что делать собираешься?..

— Не зна-а-а-аю…

Весь оставшийся вечер моя бедовая Светка ревет в мое плечо, а я тихо охреневаю. Если бы можно было вырвать лист с этой дурацкой историей и переписать ее набело, я бы сделала это — у меня же по литературе пятерка… Но мы сейчас не в книге. Это долбаный реальный мир.

Что еще я могу сделать? Я тоже не знаю.

***

Ума не приложу, как помочь Светке. Ее мама — тетя Катя — суровая женщина старых правил, она ее прибьет.

Хана Светке.