Я жил. Мемуары непримкнувшего

Темой диссертации я выбрал большевистскую теорию о национальностях. То было время, когда русский шовинизм, активно разжигаемый Сталиным, достиг своего апогея. Россия изображалась как страна, которая в течение всей своей истории была ведущей страной мира; всегда она была жертвой агрессии, никогда агрессором; всегда — страной великих научных и творческих достижений. Одна советская публикация того времени признавала первенство американцев только в двух изобретениях: вафельницы и электрического стула[17]. Мне казалось удивительным, что режим, официально стоявший на позициях марксизма — идеологии, осуждавшей национализм как ухищрение буржуазии с целью отвлечь рабочих от классовой борьбы, держался такого оголтелого национализма. Я хотел понять, почему это произошло. С этой целью я начал изучать теории национализма, которые исповедовали основоположники социал — демократии и их ученики, особенно в Австро — Венгрии и в России. Я работал очень напряженно, потому что хотел выполнить программу подготовки докторской диссертации за два года. Это было нелегко, так как мне приходилось сочетать работу над диссертацией с преподаванием. Нагрузка несколько уменьшилась на следующий год, мой последний год в аспирантуре, потому что я получил на один семестр аспирантскую стипендию от только что основанного Центра российских исследований, что освободило меня от необходимости преподавать. Диссертация была готова в начале 1950 года. Я так усердно работал над ней, что, после того как подал секретарше факультета переплетенный экземпляр, меня увезли на «скорой» в больницу.

За полгода до этого родился наш первый сын Дэниел. Ощущение, даже косвенное, того, как живое существо приходит в эту жизнь, невозможно сравнить ни с чем, что я когда — либо испытывал: пока у Ирен продолжались схватки, я чувствовал, будто сам рождаюсь заново. В честь этого события в тот день я бросил курить и с тех пор не притронулся к сигарете.

Когда я работал над диссертацией, в феврале или марте 1949 года я познакомился с Исайей Берлиным, которому суждено было оказать большое влияние на мое интеллектуальное развитие. Марк Раев пригласил меня к себе домой на Боу — стрит встретиться с Берлиным, который читал курс по русской интеллектуальной истории в качестве приглашенного профессора из Оксфорда. Я не имел ни малейшего представления о том, кто такой Исайя Берлин, но согласился прийти. Собрались шесть или восемь аспирантов. Прибыл Берлин, одетый по своему обыкновению в черный строгий костюм — тройку. Он расположился удобно в кресле напротив нас и сказал: «Ну что ж? О чем будем говорить?» Как парализованные, мы сидели, не произнеся ни слова. Он быстро оценил создавшуюся ситуацию и задал вопрос: «Какая разница между поколением русских интеллигентов тысяча восемьсот сороковых и шестидесятых?» Поскольку мы продолжали молчать, он сам ответил на вопрос: «Первое поколение любило искусство и музыку, а второе терпеть не могло ни то ни другое». Затем он пустился в рассуждения в быстром темпе с полубританским, полурусским акцентом и его монолог нелегко было понять.

Так началась наша дружба, которая продолжалась почти пол века, до его смерти в 1997 году. Я встречался с Берлиным много раз в Нью — Йорке, Риме и Лондоне; я останавливался у него дома в Оксфорде, и он всегда был рад мне. Это был необычайно разносторонний интеллектуал, диапазон его знаний охватывал философию, живопись, музыку, и он обладал удивительной способностью говорить с людьми всех возрастов и из всех слоев общества. Мне всегда представлялось, что, окажись он в любую эпоху в любой стране — будь то Москва 1840‑х, или Париж 1860‑х, или Лондон 1890‑х или 1920‑х, он был бы у себя дома.

Много лет спустя как — то раз он позвонил мне домой и сообщил, что находится проездом в Кембридже. Так совпало, что в тот вечер мы давали прием, и я пригласил его к нам. Вскоре я увидел, как около нашего дома остановилось такси, но время шло, а Берлин не появлялся. Я подумал, что он, вероятно, забыл свой бумажник, и вышел на улицу встретить его. Как оказалось, он был поглощен разговором с водителем такси. «Удивительный человек!» — воскликнул таксист.

Он был замечательным собеседником, потому что моментально схватывал то, что ему говорили, и отвечал так, что разговор продолжался и углублялся. У него было редкое качество, которым Троллоп наделил одного из своих героев, — способность входить в тему собеседника и делать ее своим собственным предметом обсуждения. Он был прекрасным слушателем и, если беседа иссякала, сразу приходил на помощь. В компании он всегда был остроумен и блистал хорошим чувством юмора. Если, как утверждал Макс Бирбом в своем эссе об Ибсене, «великие люди делятся на две категории — тех, которых любят, и тех, которых не любят», то Исайя Берлин абсолютно точно принадлежал к тем, кого любят.