Я жил. Мемуары непримкнувшего

Сенатор Гэри Харт, а скорее его помощник, пишущий от его имени, обвинил нас в сговоре с военно — промышленным комплексом и в том, что мы стремились своими оценками заставить приступающую к работе администрацию президента Картера увеличить военный бюджет: «Привлечение избранных неправительственных экспертов нельзя рассматривать никак иначе, чем прикрытие политических усилий, направленных на то, чтобы заставить национальные разведслужбы принять более пессимистическую оценку советской стратегической угрозы» для того, чтобы увеличить оборонные ассигнования.

Нас энергично защищали сенаторы Дэниел Патрик Мойнихен и Малкольм Уоллоп. Год спустя в заявлении, приложенном к сообщению для печати сенатского Комитета по разведке относительно эксперимента команд «А» и «Б», Мойнихен доказывал, что выводы команды «Б» о стремлении России к достижению превосходства в стратегических вооружениях «превратились из еретических во всеми уважаемые, если не ортодоксальные убеждения» в тех кругах, «которые можно назвать официальным Вашингтоном»[9]. Сенатор Уоллоп правильно отметил, что сенатский доклад в новой редакции имел основательный изъян, потому что, по его словам, «он не пытался выявить, выводы какой команды относительно СССР были правильными», а сосредоточился на «процедурных вопросах».

В течение следующего месяца, а это совпало с периодом вступления в должность президента Картера, меня буквально осаждали крупные телевизионные кампании с приглашениями выступить, но я все их отклонял. Я также был завален письмами от людей из разных концов страны. Некоторые хвалили меня, другие обвиняли. На все письма я пытался отвечать. 16 февраля я выступил с публичной лекцией о деятельности команды «Б» перед переполненной аудиторией в университете имени Джорджа Вашингтона.

В январе 1977 года Брежнев счел нужным выступить с явно адресованной вновь избранному президенту Картеру речью в Туле, в которой он с негодованием отрицал то, что его страна стремилась к военному превосходству или предполагала вести ядерную войну и победить в ней. Единственным результатом этой речи было ужесточение цензуры в советских публикациях по дискуссии о ядерной стратегии.

О моей неопытности в политической кухне Вашингтона свидетельствует удивление, которое я испытывал, читая американскую прессу о деятельности команды Б», по поводу того, что все задавали два второстепенных вопроса: каковы были наши мотивы и какое значение будут иметь наши выводы? Никто, включая сенатский Комитет по разведке, не удосужился выяснить, была ли вероятность того, что мы правы. Но в этом не было ничего нового. Четыре столетия тому назад Монтень так сказал о подобной манере мышления: «Обычно я вижу, что, когда люди сталкиваются с фактами, их больше занимает происхождение этих фактов, чем их суть».

Деятельность команды «Б» имела два последствия. Во — первых, она настолько глубоко повлияла на Рейгана и на мышление его администрации, что некоторые журналисты поначалу обозначали администрацию Рейгана как «команду Б». Во — вторых, ее деятельность внесла вклад в улучшение процедуры разработки оценок ЦРУ. Несмотря на то что никогда более не использовались услуги независимых экспертов, конкурентный анализ стал частью процесса, который отныне «включал несогласные мнения»[10].

Президентский консультативный совет по внешней разведке стал жертвой истории с командой «Б». Отдел заплатил за свою связь с командой «Б» тем, что президент Картер его упразднил. В результате из — за отсутствия надзора качество докладов ЦРУ ухудшилось так быстро, что в ноябре 1978 года президент Картер строго отчитал нового директора ЦРУ адмирала Стэнсфилда Тернера за низкое качество данных политической разведки, которые к нему поступали[11]. Год спустя произошло советское вторжение в Афганистан, к которому ЦРУ было совершенно не готово. Как и раньше, ЦРУ рассуждало категориями зеркального отображения мотиваций, убежденное в том, что после нашего фиаско во Вьетнаме Москва не осмелится посылать вооруженные силы в страну третьего мира.