Мегги снова погружается в свежие газеты. Она надевает на нос очки и слюнит палец, переворачивая страницы; громко глотая, потягивает свой чуть теплый зеленый чай. Ей страшно не нравится вкус, но доказанное антиоксидантное и омолаживающее действие с запасом перевешивают неприятные ощущения, которым она подвергает свои вкусовые рецепторы. Проглатывая чай, она напоминает себе, что этот напиток может отсрочить появление нескольких признаков старения кожи: птоза, фотостарения, развития возрастных пятен и морщин. Мегги уверена: идея, будто самое главное в человеке – его внутренний мир, – просто миф, придуманный уродливыми людьми.
Глаза Мегги наконец-то находят то, что искали, и ее обтянутые перчатками руки замирают в воздухе, отбрасывая на стену причудливую тень, напоминающую птицу. С газетного листа на нее смотрит лицо Эйми Синклер – актрисы Эйми, совсем взрослой, с широкой улыбкой на глупом лживом лице. Должно быть, это старый снимок. Мегги абсолютно уверена, что сейчас Эйми уже не улыбается.
Взгляд Мегги притягивают слова заголовка – она смотрит, как зачарованная. Снимает очки, протирает стекла собственной толстовкой, не обращая внимания на пятна от вчерашней фасоли с гренками. Возвращает очки на нос, чтобы посмотреть получше. Смотрит на слова, как в трансе, и вычитывает в них что-то, от чего улыбается во весь рот.
Мегги читает заметку три раза. Медленно. Некоторые блюда так вкусны, что лучше их смаковать, а не заглатывать. Она берет свои ножницы для левшей и не спеша вырезает статью из газеты, аккуратно, чтобы не порвать тонкую бумагу. Потом берет с журнального столика тяжелый фотоальбом и открывает одну из немногих пустых страниц в самом конце. Приподнимает прозрачный слой и прикрепляет новую вырезку об Эйми Синклер в самый центр страницы.
Сорок восемь
– Имя? – спрашивает сидящий за столом тюремный надзиратель.
– Эйми Синклер, – шепчу я.
– Говорите громче и смотрите в камеру, – рявкает он, и я повторяю свое имя, глядя на маленькое черное устройство, висящее на стене.
Происходящее напоминает мне аэропорт, вот только я вряд ли отправлюсь отсюда в приятное место.
– Положите правую ладонь в центр экрана, – продолжает надзиратель.
– Зачем?
– Мне нужно обработать ваши отпечатки пальцев. Положите правую ладонь в центр экрана, – у него усталый голос. Я повинуюсь. – Теперь только большой палец правой руки. – Я сдвигаю руку. – Теперь левой…
Под руководством другой надзирательницы я прохожу дальнейшие проверки в духе аэропорта и чувствую себя при этом странно. Голова немного кружится, и мне даже кажется, что я сплю, что все это неправда. Я прохожу через сканер в человеческий рост, а потом стою, расставив руки и ноги, пока две тюремщицы ощупывают по очереди каждую часть моего тела.
– Снимите с себя всю одежду и положите на стул.
Я делаю, как мне говорят.
Поначалу я чувствую, что надо мной совершается несправедливое насилие, ведь я не сделала ничего плохого, и они не имеют права со мной так обращаться. Потом я снова начинаю сомневаться во всем и уже не знаю, можно ли доверять мне и моим воспоминаниям о том, что было, а чего не было.
Бен
Его тело нашли под деревянным настилом у нас в саду. Труп был сожжен с использованием какого-то вещества, ускоряющего горение, такого, как, например, жидкость для розжига, которую я обнаружила в корзине у нас на кухне. Полиция нашла ту бутылку в мусорном баке во дворе, и на ней были отпечатки моих пальцев. Они утверждают, что я купила эту жидкость на заправке, сожгла тело где-то в другом месте, а обгорелые останки спрятала в доме.
Сначала я ничему и не верила, но зубная формула подтвердила, что это тело Бена. Мне показалось, что я увидела его на вечеринке, буквально на секунду, как раз перед тем, как меня арестовали, но, судя по всему, я и насчет этого ошибалась, потому что мой муж совершенно точно мертв, и все вокруг уверены, что убила его я.
Инспектор сказала, что дырка в черепе проделана пулей, которая могла бы быть выпущена из моего пистолета. Того самого пистолета, который я купила совершенно легально, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. И теперь они не могут найти этот пистолет, потому что я не говорю им, где искать.
Они считают, что я утаиваю улики, но я не убивала своего мужа.
Нет, все было не так.