Я знаю, кто ты

– Боже упаси. Тут и так много скандальных баб, но чаще всего драки происходят из-за еды. Похоже, некоторые просто не могут понять, что значит стоять в очереди. И я в жизни не видела, чтобы люди бесились так, как тут бесятся из-за того, что кому-то пюрешки переложили. Нет, в столовой слишком опасно, когда там полно чокнувшихся от голода баб, дерущихся за пайку.

– Пайку?

Она снова улыбается.

– Никогда не слышала это слово? За порцию еды. Кстати, сама-то ты когда ела в прошлый раз? Не хочу, чтобы ты взбесилась и напала на меня среди ночи.

Я думаю над ее вопросом и соображаю, что не помню.

– Хочешь печеной фасоли? – она берет банку с комода, но ответа не ждет. – Я тебе ее разогрею, а когда получишь свои деньги на неделю, будешь должна мне банку.

Я завороженно смотрю, как она кипятит воду в маленьком чайничке и открывает консервную банку. Логотип «Хайнц» снова наводит меня на мысли о Мегги. Пусть я и не виновна в убийстве мужа, я все равно убийца. Просто поймали меня только сейчас.

Хилари достает помятую коробку пищевой пленки, отрывает нужное количество, ложкой вываливает на пленку полбанки фасоли, закручивает получившийся узелок и бросает внутрь чайника.

– Так правда можно? – спрашиваю я.

– Вот и узнаешь.

Пять минут спустя она подает мне мой первый тюремный обед в щербатой кружке с Чудо-женщиной и пластиковую ложку. Вкус напоминает мне о доме. Я на минуту закрываю глаза и вспоминаю, что это значит – чувствовать себя в безопасности. На лице Хилари появляется новая бороздка, которая, должно быть, обозначает улыбку, и меня наполняет благодарность за ее доброту.

– А ты хорошенькая! Я хочу сказать, без косметики, – говорит она, и я вспоминаю, что должна сейчас выглядеть ужасно. Уже как минимум сорок восемь часов я не мыла голову, не была в душе, даже не чистила зубы. – В реальной жизни ты выглядишь не так, как в Интернете.

– Отсюда можно выходить в Интернет? – я показываю на компьютер на столе.

– Не говори глупости. Это тюрьма, нам не положено Интернета ни в камерах, нигде.

– Тогда как?

– Я хожу с «Айфона».

– Тебе разрешено иметь «Айфон»?

– Конечно, нет! Ты совсем ку-ку, что ли? – Она сует руку за пояс штанов и, судя по всему, извлекает телефон из трусов. – Я люблю заводить друзей. Я что-нибудь делаю для них, а они для меня. Жизнь здесь не так сильно отличается от жизни снаружи. Эта тюрьма просто чуть меньше той, к которой ты привыкла, вот и все. Современный мир нас всех превратил в заключенных. Только дураки думают, что они свободны. В углу корпуса D ловит 4G, вот почему столько народу записывается на уроки живописи, ради Интернета. Точно уж не для того, чтобы рисовать красивые картинки. Здесь я не могу обновить страницу, но смотри: вот статья о тебе на сайте «Ти-Би-Эн».

Она поворачивает ко мне экран телефона. Сначала я не хочу к нему прикасаться, я же знаю, где он лежал, но мигом забываю об этом, как только вижу картинки на экране.

– Это ты, слева, вся накрашенная и уложенная, а вот, справа, твой муж. Почему ты его убила?

Я не отвечаю. Я слишком занята изучением фотографии, подписанной: «Бен Бейли, супруг и жертва».

У меня так трясутся руки, что я боюсь уронить телефон. Я пока не готова его отдать, поэтому сжимаю аппарат покрепче и сажусь на койку, не в силах сформулировать или осознать то, что видят мои глаза.

– С тобой все в порядке? – спрашивает она.

Если бы я могла ответить, я ответила бы «нет».

Я снова смотрю на лица на экране, но ничего не поменялось. Себя я кое-как узнаю, но мужчина, чья фотография размещена рядом с моей, мне незнаком.

Причина, по которой я не узнаю человека, которого якобы убила, проста: на фотографии не мой муж. Не Бен.

Пятьдесят один

В данный момент Мегги должна разбирать вещи в одном доме в Эктоне, но она не отказывает себе в удовольствии еще пару раз медленно проехать мимо дома Эйми в Ноттинг-Хилле. На дорогу перед фургоном опускается сорока. Мегги тормозит, склоняет голову в приветственном поклоне и ждет, пока сорока не скроется из виду[15].

– Одна – несчастье, две – удача, – бормочет она, а потом громко прихлебывает кофе из стакана, разглядывая дом перед собой.

Сине-белая лента все еще трепещет на ветру, преграждая проход к зданию, но полицейские и журналистские фургоны уже разъехались. Вероятно, они нашли все, что хотели, – все, что Мегги им приготовила, в том числе жидкость для розжига, не до конца отмытые пятна крови и тело.