Яблочный Джек

Ночь только подумал о своей вине и помощи Старой Львице, как она расслабилась под его руками, тихо пискнула, точно маленький котёнок. Глубоко вздохнув, он открыл своё пространство пустоты, готовое поглотить любую боль. Ночь зажмурил глаза, ожидая, что мириады мошек начнут впиваться в его тело, прогрызаясь сквозь живую плоть до самого сердца. Хоть и не самая лучшая смерть, но ему ли выбирать? Произошло обратное, мошки истаяли на границе их реальности, открыв дорогу в незнакомый для Ночи Мир. Там была высокая трава, колышущаяся под порывами ветра как водная гладь. Безграничная зелёная даль, прореженная одинокими деревьями. Что-то рванулось из его рук, нет это не Старая Львица пыталась высвободиться от объятий Ночи. Из дряхлого, прожившего свой век тела рвался дух Молодой Львицы. Он посмотрел в её глаза и всё понял. Старая Львица не сопротивлялась, когда сильные руки сжались на её шее. С последним ударом останавливающегося сердца из рук Ночи вырвалась Молодая Львица. Она в один прыжок оказалась в высокой траве, остановилась, повернув голову, призывно посмотрела в глаза своего освободителя.

Ночь разжал замок из побелевших от напряжения рук. Поднимаясь, посмотрел на бездыханное тело у своих ног. Перевёл взгляд на полную сил и энергии Молодую Львицу. Она издала звук, зовя его присоединиться к ней (будет весело, много пищи).

– Счастливой Охоты. – Сказал Ночь, давая понять львице, что у него ещё есть здесь дела.

Молодая Львица бросила на него взгляд, сузив зрачки от удивления его выбором, и исчезла в зелени. Вскоре её перемещение угадывалось только по колышущейся, не от ветра, траве.

– Счастливой Охоты. – опустившись на колени, Ночь поцеловал Старую Львицу в холодный нос, закрыл безжизненные глаза.

Поднявшись на ноги, Ночь запрокинув голову посмотрел на пробивающиеся через огни города и фонари зоопарка звёзды. Насколько он помнил, именно так они и располагались, были так же холодны. Подражая герою Зелёной Мили, Ночь открыл рот, выпуская из себя накопившуюся боль, бессилие и усталость от земного бремени, выбранного не им. Его искалеченные губы шевелились, челюсть двигалась, выталкивая сгустки негативной энергии, так и не облечённые в слова. Резким толчком, как будто он получил удар под дых, из его тела вырвалось что-то тёмное, имеющее мало отношения к Жизни. Резко согнувшись, он хватал ртом воздух, изливая своё недовольство тем, что земля могла носить тех уродов в белых халатах, что издевались над Старой Львицей в угоду своему кошельку.

От такой «гимнастики» у него поплыла голова. Плохо ориентируясь в пространстве (в какой стороне северный полюс?), Ночь добрался до стены вольера, подтянулся, закинул ноги на стену. Когда за ней он не нашёл опоры, то лишь усмехнулся мысли, что всё-таки провалился в рай для Царей Зверей. Запах здесь стоял более сильный, чем в вольере Старой Львицы, и под деревьями угадывались силуэты группы животных. Ночь осторожно ступал, до него начало доходить, что окружающий мир больше походит на искусственно воссозданные условия, чем на сочную жизнь саванны, куда ушла Старая Львица. Не зная, сколько прошло времени, Ночь с улыбкой подумал, что может повторить подвиг Кима, если его найдут утром спящим в объятиях львов. Среди общего мускуса прайда он разобрал знакомые нотки. Чуть изменённые. Может, за высокой травой Мира Львов скрывалась эта поляна, как место сбора старых друзей?

Вот Старшая Львица подняла голову, спросила: «Мама?». Тогда Ночи всё стало ясно – он перелез через стену в соседний вольер, а не провалился в другой мир. Старшая Львица была похожа на свою мать. И как вокруг той, вокруг дочери вился рой мошек, только меньшей плотностью. Правильная сферическая форма не оставляла сомнений. Медленно перемещаясь среди отдыхающих львов к центру роя, Ночь вновь ощутил растущее давление на своё тело, когда мошки агрессивно отреагировали на его приближение к Старшей Львице. Задержав дыхание (не хотелось вдохнуть хоть одну), он продавил сферу, медленно приближаясь к животному. Снова картинки: люди в белых халатах, уколы, разлука с прайдом, одиночество в помещении с толстыми, невкусными прутьями, о которые крошатся зубы. Разрывающая нутро боль сменяется накрывающим маревом дурмана, сваливающего в липкий сон, не дающий выхода к охоте.