Яблоки горят зелёным

Слева стояли резной секретер и бюро, отделанное золотыми монетами уникальной редкости, на котором поблескивал перегородчатой эмалью западногерманский квадрофонический магнитофон со множеством блестящих ручек, кнопок и клавиш. Рядом с ним белел в темноте маленький клавесин слоновой кости мастера Страдивариуса, на вензельную крышку которого небрежно брошен был томик стихов Уолта Уитмена в тисненом сафьяновом переплете. У окна – письменный стол работы Корреджо, со множеством ящичков, на котором возвышались старинные венецианские часы, сделанные в форме собора Св. Марка; на столе лежали раскрытый учебник химии для 10-го класса и пособие по телепатии, алхимии и патогенезу, изданное во Франкфурте-на-Майне в XIII столетии знаменитым немецким издателем Хансом Зиббельгаушвигом, «Школа игры на гуслях Садко» с предисловием Афанасия Никитина, коробочка малайской тигровой мази, рваный ремешок от коньков для фигурного катания, гусиное перо Пушкина и еще множество непонятных вещей. Вещей, назначения которых никто не знал и не мог объяснить, а именно: кристаллическое зеркало в оловянной оправе гр. Калиостро, где в каждом кристаллике отражался весь мир, кофейная мельница фараона Хеопса, сочлененная с шарманкой, рисунок-факсимиле Франсиско Гойи за подписью Ватто и другие странные интересные вещи.

С потолка свисали жемчужные нити люстры византийского императора Юстиниана, с серебряными шандалами, отделанными золотой зернью. И, наконец, убранство завершала изящная кушеточка эпохи кардинала Мазарини с вдавленным в ней самим кардиналом углублением, на котором среди персидских и неаполитанских подушечек на индийском полупрозрачном пеньюаре, вывезенном Индирой Ганди из осажденного Парижа и подаренном Наташиному отцу специально для дочери, сидела маленькая японская собачка-полиглот, кудлатая, с забавными кисточками за ушами, умевшая говорить на трех языках. Чуть было не забыл: на стенах развешено было старинное огнестрельное оружие: здесь висели и французские бескурковые пищали, и кремневые бельгийские ружья, и английские штуцера, и кулацкие обрезы, и даже французская маленькая медная пушечка эпохи Столетней войны.

– Ты удивляешься – откуда все это, – сказала Наташа. – Так знай, что мой дедушка-генерал ведет свой род еще от адмирала Макарова – героя Порт-Артура, а если взглянуть еще дальше, то я происхожу от Рюриковичей… Мой дед после революции остался с единственным имуществом – огромной реестровой книгой, где оприходованы все ценные вещи, которыми владели на протяжении столетий все поколения нашего рода, и дед перед иконой Св. Серафима, хранящейся в Третьяковской галерее (кстати, из нашей же часовни…), поклялся вернуть все сокровища в лоно семьи. Он пошел в армию, исколесил полсвета, и кое-что ему удалось: вот, например, этот алмазный перстень он нашел на пальце вождя одного из полинезийских островов. Впрочем, это, наверное, не очень интересно, лучше я тебе сыграю.

С этими словами она выдвинула из-под клавесина маленькую табуретку с монограммой папы Иоанна XXIII Валтасара Коссы и стала играть. И прекрасные звуки музыки наполнили овальную комнату со специально сделанным в духе храма Св. Софии потолком.

Корелли сменял Боккерини, за ним следовал гениальный Вивальди, Тартини и Марчелло наполняли душу неизъяснимым восторгом, отчего пастушки на рисунке Ватто принимались плакать и в отсветах рубинового светильника манили Юрия Михайловича на лужок.

Он сам не помнил, как очутился подле Наташи, как ощутил тонкий, невыразимо прелестный аромат ее розовой шейки и французских духов, как почувствовал в своих ладонях ее крепкие груди, как, не выпуская любимую из объятий, с кружащейся головой, опустился на мягкие подушки кушеточки Мазарини, шепча: «Милая моя… Наташенька…» О том, что было дальше, мы умолчим, как того требует статья В.И. Ленина «Партийная организация и партийная литература», скажем только, что она откинула свое горячее вздрагивающее тело на подушки, и его рука, невольно соскользнув вниз, ощутила мягкие пушистые неровности ее, подобного подушечке для булавок, лобка, скрытого трусиками из тончайшего батиста, отчего сердце его оторвалось и с обрывком пульсирующей кровью аорты начало центробежное вращение по всему телу, вызывая то ледяную дрожь, то жаркий, сладкий озноб, от которого было только одно спасение – в ней… Он поцеловал ее в висок и спрятал смущенное лицо в теплых ласковых волосах.

– Ты знаешь, мне завидно, – прошептала она, краснея, и он почувствовал, как ее маленькие руки расстегнули и вытащили его розовый арсенал, который стал похож на памятник победы Кутузова над Наполеоном в войне 1812 года.

И подобно языкам пламени, охватившим сырой хворост, переплелись их тела и превратились в один, содрогающийся и выбрасывающий раскаленную лаву и пепел Везувий.

Потом они, обнявшись, тихо сидели рядом, горя, как горят иногда по вечерам трамвайные провода, то вспыхивая яркими фосфорными огоньками, то рассыпаясь искрами на черную влажную землю.

Не замечая времени, сидели они в темноте, и только их руки, нежные, мягкие, белели, как котята.