Яблоко от яблони

После долгой разлуки в четыре дня
рассмотри меня, расспроси меня,
как сорока с выводком сорочат
по утрам под окном кричат,
как бобры широким хвостом шуршат
в сухостое из камыша,
как черемуха вечером хороша —
любоваться, но не дышать,
как по дну подлодкой идет судак
и качает воду туда-сюда,
и меняет плотность и цвет вода
и становится как слюда.

Я смотрела в воду четыре дня,

так, что стали цвет и глаза менять —
то ли цвет земли, то ли цвет огня,
то ли цвет речной у меня.
И река одна не меняет цвет,
растворяет себя в траве,
зарастает илом и камышом,
где бобры шевелят хвостом.
Тишина до времени, до поры,
слышен хруст растрескавшейся коры,
и летят, плывут, шелестят, шустры,
судаки, сороки, бобры.

Смородина зреет

Солнце просвечивает сквозь небо,
яблоням вглядывается в лица,
ищет дырочку – просочиться,
вылиться, вырваться ему где бы.

Вот от черемуховой макушки,

словно от маковки золочёной,
в чашку раскрывшегося пиона
солнечных зайцев бегут веснушки.

В листьях зеленых смородины красной,

как на рентгене, прожилок скелеты,
и изнутри распирает от света
круглые бусины ягоды рясной.

Нужно проснуться до солнца летом,

раньше рассвета, встать спозаранку,
чтобы увидеть неба изнанку, чтобы тебе
рассказать об этом…

– что у тебя? говори скорее…

– а у меня… смородина зреет…

Я напишу

Я напишу – читай меня, листай
и складывай слова и смыслы вместе,
ставь между ними плюсик, словно крестик,
но крест на всем прочитанном не ставь.

Все будет продолжаться день за днем

медлительно сиречь неторопливо:
река плюс ива, водоем плюс ива…
Мне кажется, река – не водоем.

Мне кажется, она теряет смысл,

по горло зарастая камышами,
и рыбы забывают, чем дышали,
и пьют туман рассветный, как кумыс.

А ты дыши, дыши, и мне пиши,

я буду пить слова твои густые,
пока они в разлуке не остыли,
не остудили утренней души.

Я напишу, а ты меня читай,

води губами, пальцами по коже,
и то, что ты во мне понять не сможешь,
из этих слов и строчек вычитай.

Единственное яблоко

Вот облака, разглаженные ветром
от голубой беседки до сосны,
полнеба закрывают, и при этом
намерения неба не ясны.

Не слышно, чтобы гром настроил трубы,

с соседской дачи ветер носит лай
собаки, не похожей на Гекубу,
и греется на солнце Менелай.

Все тишь да гладь. В листве темнеют вишни

внимательные карие глаза.
Предугадать, чем кончится затишье
по-прежнему заранее нельзя.

Что толку Трое в стенах укрепленных,

в законах, запрещающих вражду,
когда на ветке зреет неуклонно
единственное яблоко в саду.

Двое под дождем