Яблоко транзита

Алекс поднял голову и пристально всматривался в экран, оккупированный ликом весьма тщедушного, хоть и высокорослого человека с классической для активиста палестинского движения биографией: школа, университет, террор ради террора, несколько пожизненных, десяток-полтора лет в израильской тюрьме, обмен и через год-второй – в штабном вагоне Хамаса. Где он преуспел, шагнув премьерские дамки. И до улавливания молекул Алекс осознал: террористы – особая общность, отличающаяся не только делами запредельной дерзости, но и дефицитом нравственных преград, когда сопутствующие терактам обременения и даже гибель ближних – повседневность, унылый модус вивенди. Стало быть, не навязав укоренившийся в их обиходе язык – диктата, должным образом аргументированного – договороспособности не жди.

– Послушай, Яхья, – с напускной назидательностью заговорил Алекс, – какого черта меня похитили, после чего стали раскалывать на предмет замышленного «Моссадом» покушения? При этом здравый смысл говорил: количество согласований, проделанных МИД России с администрацией Газы при подготовке переговоров, исключает подвох. Русские – это не какой-нибудь Сальвадор. Они – сверхдержава, которая свой каждый мало-мальски значимый шаг сто раз перепроверяет, пропуская через бесчисленные шлюзы бюрократии. То есть, отказав в доверии ее посланцу, более того, по-варварски с ним обойдясь, вы плюнули в лицо тем, кому до колен не дотягиваете и у кого с руки кормитесь…

Тут Яхья Синвар стал нечто частить по-арабски, перебив прирожденного баснописца и декламатора претензий; судя по скорому исчезновению из класса охранника, послание адресовалось тому. Алекс опешил, не понимая, куда подул сюжетный ветер. Ведь совсем недавно он, если о чем-то и помышлял, так это, как унести из этого загона насилия и произвола ноги.

– У тебя, видно, голодные галлюцинации, коль ты главу администрации при охраннике распекаешь. Чем наговорил себе на пожизненную одиночку… – предъявил свою претензию Яхья Синвар, едва захлопнулась за цербером дверь.

– Как всегда, потеря ориентира… – выставлял счет принимающей стороне Алекс. – Русские в лепешку разбились, чтобы через уникального переговорщика режим секретности соблюсти. У того и иврит словно родной, что упраздняет переводчика, он и симпатизант борьбы палестинцев за независимость, да еще житель региона, на своей шкуре прочувствовавший местные правила игры. Всё это, повторюсь, дабы обеспечить должную конспирацию, исключая утечки. О чем, не сомневаюсь, вам накануне русские все уши прожужжали… Теперь, какова отдача? А нулевая! Вместо контакта с глазу на глаз – неуместный телемост, не исключено, транслируемый по местному каналу. Так вот, пока оговоренный режим не заработает, я не открою рта! Но это еще не всё… Со мной был Константин, помощник из русского посольства; его, как и меня, втащили в автономию угрозой оружия. Не убедившись, что он в безопасности, к переговорам я не приступлю. Ресурс же ракет, не сложно предположить, у вас на исходе. После чего, считаем до десяти, как это в боксе водится…

В этот момент Яхья Синвар с экрана исчез, надо полагать, пресытившись фирменным израильским блюдом – рагу из многословия и обостренных самооценок, чему предшествовала мина легкого опупения на его лице. Обходчик же путей дальнего и ближнего зарубежья запнулся, и, казалось, передавал разочарование конферансье, у кого на пике вдохновения вырвали из рук микрофон. Недолго, однако. Посуровел, логически замкнув пятиминутку претензий и гримас. В этой кондиции – подчеркнутой озабоченности с подпирающей ладонью лоб – обосновался в эпизоде, неопределенно раздвигая его границы. Понятное дело, не резиновые, столь же условные, как и вечность, далекая от экспериментального подтверждения.

Провис оборвал мобильный, который сунул Алексу цербер, незаметно объявившийся. Между тем сюжет экранного действа, склонного к галопу – мельтешащие мужские черты и интерьер авто – суть события не обозначил. Но тут раздался взволнованный голос, принадлежавший Константину, коллеге по экспедиции: «Не послушал я тебя, Владимирович, теперь…»

– Дело прошлое, Костя, забудем! Ты-то сам как? Обращаются терпимо? – бодро откликнулся эмиссар постсоветского зазеркалья, как оказалось, с правозащитной жилкой.

– Слава богу, цел, кандалы на ногах, правда. И перевозят третий раз… – тут лик Кости дематериализовался, спустя мгновение оборвалась и связь. Было похоже, что эскорт Константина понимает русский, притом что мог быть банально выбран лимит контакта, кем-то спущенный.

Алекс рассеянно водил головой, переваривая хоть и краткую, но исчерпывающей информации беседу с партнером по предприятию, ему казалось, не особо искушенным, но дружелюбным и верным парнем, когда увидел у цербера наручники, которыми спустя мгновения он себя и опекаемого приковал. Движением свободной руки и возгласом «Ялла» увлек за собой, как оказалось на выход, в поджидавший на заднем дворе школы микроавтобус без окон и сидячих мест. При погрузке браслеты разъединил, но по приземлении обоих на пол, сомкнул их вновь. Тронулись.