– Итак, у моей миссии – остановить обстрелы Израиля Газой – убежден, инициатор сам Кремль. Российский МИД – бэк-вокал, не более. Внешне она казалась миротворческой, стало быть, на пользу Израиля, но, по сути, была узко прагматичной, в русле российских интересов в регионе. Но, о чем пойдет речь, я узнал даже не накануне переговоров, планировавшихся в Каире, а в момент, когда утечка, захоти я сыграть на двух досках, исключалась – непосредственно в самом «метро». Вернусь назад. Каир русским в посредничестве отказал, но дал понять, что прямому контакту с администрацией Газы – вне их юрисдикции – препятствовать не станет. Газа предложила встречу на Синае как единственный устраивающий ее в сложившейся ситуации вариант, с их слов, на египетской оконечности подземки, будто египтянам неизвестной. В чем интерес русских, я узнал лишь, когда спустился в «метро» – офицер безопасности посольства России в Каире, меня сопровождавший, оттиском моего большого пальца активировал в планшете файл–инструкцию переговоров. Чуть позже вникнув, что в египетской части «метро» ниши для встречи с ВИП Газы нет и, наверное, архитектурно быть не может, затребовал вернуть меня обратно в Каир. Но не тут-то было: достав «Калашников», встречающий погнал нас, меня и офицера посольства, прямо в Газу. Почему? Тут всё просто… Острота геополитической проблемы, возникшей у Кремля, отразилась на качестве проработки миссии – предположить мое похищение и переброску в Газу никто, меня включая, не смог; надо полагать, некие гарантии принять миссию в Каире у русских были. При всем том, сообщая Газе имя переговорщика, Москва капитально облажалась – выяснить израильское гражданство Алекса Куршина ничего не стоило. Палестинцам одного имени хватило – моя CV с указанием места жительства в открытом доступе. Я же, движимый отцовским инстинктом, дал не меньшего, чем русские, маху. Пусть Каир – место переговоров – опасений у меня не вызывал, но предвидеть, что моя кандидатура с Хамасом будет согласовываться, был обязан. В результате… впервые побывал в Газе, наверстав некогда по лени или недомыслию упущенное, если ту галочку – четверть часа без конвоя и повязки на глазах, когда автозак опрокинула израильская ракета, убившая двоих конвойных – можно засчитать за экскурсию…
Миниатюрная ладошка Михаль безотчетно устремилась ко рту, вдруг округлившемуся, но неким усилием дозорная «Моссада» совладала с собой, поправила жабо. Алекс грустно улыбнулся, то ли вспомнив, как ухватился за хвост удачи, у коей с рождения в фаворе, то ли так снисходя к женской слабости.
– Продолжай, продолжай, Алекс… Есть, что послушать, – оборвала микро-паузу смотритель истины.
– Да, собственно, это всё, не считая моих впечатлений о Яхья Синваре и Мухаммеде Сахиме, с кем вел переговоры, ну и моем повторном аресте, когда девятнадцатого меня вернули с полдороги в Синай, чего объяснить не выходит… Остальное от русского крота из Сдерота, меня сдавшего, вы знаете…
– Подожди… что ты хочешь сказать? – резко поправила челку Михаль. – Перемирие с Хамасом – твоя заслуга?
– Ты сейчас к кому обращаешься: мало осведомленному в тайнах большой политике обывателю – моя естественная ипостась или политологу – ипостась благоприобретенная? – уточнил блуждающий форвард закулисы.
– Как тебе больше нравится… – воспользовалась женской привилегией – игнорировать острые углы сущностей – Михаль.
Алекс усмехнулся, похоже, своему риторическому маневру, казалось, в попытке заболтать допрос. Затем задумался, прежде задержав на Михаль липкий, неясных аллюзий взгляд, для него нехарактерный – ее плечи чуть вздрогнули. Изобразив развернутыми ладонями маету сомнений, откликнулся:
– Пробежимся по узлам конфликта на момент моего дипломатического десанта в Газу… Держа в уме палестинские марши у разделительной полосы годичной давности – индикатор либерализации политики Хамаса – огневой цикл нынешнего мая долгим быть не мог и, по ощущениям, исчерпывался без всяких покушений извне. При этом удивило меня, насколько глубоко русские внедрились в Газу, но, пообщавшись с верхушкой Хамаса, понял, что у террористов любые союзы весьма условны – слушают, по большей мере, себя, предпочитая уступкам рывок на небеса шахида. Как бы то ни было, средства воздействия у русских на Газу, весьма реальные, есть – и это факт, но который, полагаю, не стоит переоценивать. И последнее. В сложившемся раскладе моя кандидатура переговорщика-миротворца – держим за скобками взрывпакет моего израильского гражданства – была лучшей из всех возможных: внешне – сам по себе, типа частный детектив закулисы, стало быть, отрицательным рейтингом не отягощен, житель региона, на своей шкуре его познавший, и вишенка суперкоктейля – ярый критик израильского гегемонизма, левее «Шалом ахшав». Прямо таки восходящая звезда политической эстрады…
Михаль сморщилась от едва сдерживаемого смеха, будто в разрез брутальной материи повестки, и двумя изящными движениями ладони дала знать: продолжай, не обращай внимания. Понимающе взглянув на визави, Алекс продолжил: