Яблоко транзита

– Как зачем? Оккупация Газы Израилем русским не улыбалась. Столько стоило трудов достичь невозможного… – Алекс замер, обрубив концовку «мимо Израиля завезти в Газу новейшие виды вооружения». Помотал головой, казалось, себя отчитывая. После чего пальцами изобразил «один ноль». Но в чью пользу, было неясно…

– Продолжай, ты хоть и неисправимый бабник, зато рассказчик – любо-дорого, – пропустила мимо бесстрастных очей послания Алекса дознаватель.

– Михаль, позволь мне возразить. К чему мягко подводишь меня, понимаешь? Виртуозное иглоукалывание моих центров, управляющих вниманием, зачем? Отвечу за тебя: готовишь мне судьбу Литвиненко, Гебрева, Навального, иных жертв Кремля, чья насильственная смерть пока не доказана. При этом каких-либо иллюзий, что «Моссад» моим признанием, да хоть завтра, не торганет у меня нет. Более того, либо вы, либо ЦРУ два года назад какой-то частью моего досье с русскими поделились, иначе в узкий круг консультантов президента России я допущен не был, как бы Владимир к моей персоне не прикипел… – доверительно делился своими ближними и дальними перспективами штатный заложник закулисы, непрерывно размножающейся…

– Алекс, ты, правда, считаешь, что для Владимира, человека-памятника, нечто большее, чем тренера по пинг-понгу значишь, какие бы чаяния Лэнгли в песчаный замок твоей идеи достоинством в один цент, стоимость писчебумажного листа, не вкладывало. Идеалисты из лаборатории проектирования воздушных шариков – вот вы кто! – приперла-таки к стенке прожектера политических и амурных притязаний Михаль, вкрапив в тираду визгливую нотку.

– Здесь ты права на все сто… – пробубнил Алекс, казалось, самоустраняясь, выпиливая себя из эпизода. В той же манере – заторможенных мыслей и слов – озвучил: – Ну что, по домам? Спасибо за камеру ВИП с отдельным двориком, как у Ольмерта (премьер-министр Израиля, осужденный за коррупцию). Надеюсь, не отберете… Жми на тревожную кнопку, Михаль… – и резко встал, надо понимать, сделав противный целям допроса выбор.

– А ну-ка садись, – невозмутимо скомандовала Михаль, поправляя прическу. Алекс нехотя подчинился, покрутил кисти в наручниках, потупился. Тут заработала шарманка угроз и морковок дознания: – Завтра после обеда тебе предъявят обвинения в той же редакции, что и на первом допросе, но уже официально. Так что отыграть назад время еще есть… Пойдешь на сотрудничество, обвинения снимут или сведут к минимуму – условному наказанию; лезть напролом в Газу, к нашему заклятому врагу, в чужих, далеких от национальных интересах – целый веер статей, соскочи ты даже с обвинение в измене; твои налоговые фокусы – цветочки по сравнению с тем, что тебе сейчас грозит; адвокаты разденут под ноль… При этом учти: что бы ты ни рассказал, мы это знаем. Наш интерес – нюансы, в той ли иной мере дополняющие картину, причем, далеко не всегда, потому предлагаем немногим. Тебе только потому, что полагаемся на острый непредвзятый взгляд опытного аналитика. Ну и, наверное, с учетом непростой ситуации, в которой – видно из дела – ты без злого умысла оказался…

Алекс скривился, после чего почесал наручниками подбородок. Придирчиво осмотрев ногти, с едва сдерживаемым сарказмом заговорил:

– «Моссад» и гуманизм – интересно, любопытная комбинация… Но почему бы и нет? Коль так, то в приоритете не Алекс Куршин, который как-нибудь о себе позаботится, а логистические страсти-мордасти вокруг него. Так вот, послушай: не спрячете подснежников из Сдерота, бородавку русской разведки, через неделю-другую их русские пустят на фарш. Не столько за измену, сколько за то, что по тупости, отшибающей арифметику мозга, влезли в ярус, где места для свидетелей-двурушников быть не могло… Как-никак те парни израильтяне, пусть запутавшиеся в трех соснах выбора родителей… К тому же небесполезные – настоящие, крепко знающие свое дело рейнджеры, надо понимать, отслужившие в нашей армии, стало быть, отдавшие долг, – Алекс запнулся, увидев, что Михаль демонстративно смотрит в окно, ему показалось, отторгая его пассаж как несовместимую с темой блажь.

– Алекс, проснись! Что с тобой!? – внезапно обернувшись, обрушилась Михаль. – Тебе светит от пятнадцати до двадцати – отнюдь не месяцев, как прежде, а долгих, среди конченых дебилов, лет!

– Есть такая русская поговорка: цыплят по осени считают – чуть подумав, ответствовал Алекс. – Но почему-то кажется, что выйду я куда раньше сентября… Хотя бы потому, что траектория большой политики, меня как мелкий, но, оказалось, полезный сор всосавшей, задается не в этом кабинете и даже не в нашей стране. И не думаю, что скрыть от Лэнгли мое чудодейственное воскрешение в стране моего гражданства – после двух сальто-мортале моей миротворческой мисси – это хорошая идея, как, впрочем, и от Москвы…