Ячея

Утром от ветра сломился тополь, ливнем умыт – не святой водой. Падая, вспомнил уже как милость: в лютые-лютые холода в небе России бадья дымилась, будто кипела в бадье вода. Будто разор среди многих тысяч вывел закон, сотворенный тлей: «Умных – упечь, нерадивых – высечь! Дерзких и буйных – сровнять с землей!»

Но не вожди принимают роды. Льется сквозь пальцы к рассвету ночь. Мимо неслышно текут народы чуть над землею и чуть обочь.

«Братья-славяне, великороссы! Что ж омрачаете белый свет? Время к судьбе обратить вопросы (чтобы опять не найти ответ?..)

Что-то на свете должно остаться… Родина. Вера. Деяний сноп. Детоубийцы и святотатцы снова приходят из дальних снов.

Алчущий бездн самодержец дикий ищет в пространстве второе дно. Дверь отворяет Петр Великий…

Я не решаюсь стучать в окно.

«Сумрак века пробуровлю бровью…»

Сумрак века пробуровлю бровью:
«Пить артезианское нельзя!..»
Где моё сибирское здоровье?
Где моя Сизифова стезя?

Объяснюсь: не всякий камень впору;

уместившись в крохотный зрачок,
второпях воздвигнутый на гору,
он подмял журчащий родничок.
Раздышался средь чужого пира
над крестами сгнившими могил…

Есть гора – Высокий Череп Мира.

Я порой внутри неё бродил.
Там в часы сердечного прилива
думал: тут вот замертво кольнет.
Всё огромно, пусто, сиротливо.
Свист змеиный и кристальный лёд.
Стогны страха для сквозящей птицы,
для судьбы, тачающей строку…

Я увлекся обживать глазницы.

Покатился камень по виску…

Гиберборея

Танюше

Далёкое – спасает.
Но сделав нас мудрее,
в оконце
угасает
страна Гиперборея…
Мы спим
не шелохнувшись,
дворами кружат вьюги.
Два льда,
соприкоснувшись,
растаяли друг в друге.
А поутру проснулись,
глаза
в глазищах
тонут:
два льда
соприкоснулись
и сотворили омут.
А вьюга шепчет:
«Слушай,
вы взбалмошны, наивны:
два льда,
соприкоснувшись,
раскрошатся на искры».

«Наивны… как цунами…»

Пусть – донные изгибы,
пусть льдины,
что над нами
смерзаются во глыбы.
Мерцанье да сверканье…

Возьму перо, бумагу:

творя перетеканье
Гипербореи – в магму.

«Глагол раскрошится, как мел…»

М.С.

Глагол раскрошится, как мел,
изнемогая стать преданьем.
Гордыни я не одолел,
соприкоснувшись с мирозданьем.

Сгущаю звёздную нугу

я, неединожды солгавший.
Но Бог на дальнем берегу
врачует свет, меня соткавший.

Он прочит «все не без греха…»,

когда в ночи над отчей крышей,
кнут переняв от Пастуха,
целует свет, меня избывший

«Глух оселок…»

Глух оселок.
Хромает слог.
Душа росой отморосила.
Когда тебя сбивает с ног
и мнет неведомая сила
вбей крюк!

Гумно населено,

и по ночам собаки лают.
У твари утвари полно,
поленья полымем пылают.

Косые сажени в окне

сажают суженых на лавки.
Золовки жарят на огне
царевен крапчатые лапки.

Вбей,

вколоти в колоду крюк!
И в шапке,
скроенной из шавки,
войди в краеугольный круг,
где парки,
жмурки
да куржавки
плывут в приют
или в притон
и распадаются на звуки…

Ты спишь,

но подступает Он,
кого ты выдумал от скуки.

Аллегории для Оли Гурьевой

Здравствуй, Гурья Башка!