Яд для императора

Дружинин кивнул, показывая, что принимает решение руководителя. Сыщики вернулись к двери, из-за которой по-прежнему доносился металлический звон, и Углов решительно постучал.

Звон прекратился, послышались шаги, и дверь открылась. Перед оперативниками предстал высокий худой мужчина, которому на вид можно было дать лет сорок. Мужчина был огненно рыж и имел кудлатую шевелюру и шкиперского вида бородку; в целом он напомнил Углову портрет американского президента Линкольна из школьного учебника. Одеяние мужчины было под стать его внешности: на нем было обтягивающее полосатое гимнастическое трико, поверх которого была надета жилетка. Очевидно, это был хозяин квартиры.

— Булыгин Алексей Гаврилович здесь проживает? — грозным голосом спросил Углов.

— Да, это я, — отвечал хозяин. — А вы кто?

— Мы из жандармского управления, — все так же грозно объяснил статский советник. — Прибыли для выяснения причин сходки и проведения дознания. Ну-ка, любезный, дайте войти.

И он решительно шагнул в комнату, так что хозяину невольно пришлось потесниться и уступить дорогу. Впрочем, сделал он это не слишком охотно, так что Углову пришлось отодвигать учителя математики плечом. При этом он почувствовал, что плечо это весьма крепкое и что хозяин, несмотря на худобу, — человек довольно сильный. В целом Алексей Булыгин производил впечатление человека не робкого десятка. Сообщение о гостях из жандармского управления вовсе не повергло его в трепет; глаза смотрели все так же твердо. Углов понял, что дознание здесь будет сопряжено с некоторыми трудностями. И ему тут же пришлось в этом убедиться.

— Однако вы не представились полностью, — заявил учитель. — Извольте назвать ваши чины и фамилии. И точнее обозначить цель вашего визита. Почему вы именуете мою встречу с друзьями «сходкой»?

В психологическом поединке с человеком такого типа, как Алексей Булыгин, нельзя было действовать нахрапом — это Углов понимал. Надо было держать паузу, и статский советник ее держал. Не отвечая на заданные хозяином вопросы, он не спеша огляделся.

Комната, в которую они вошли, как видно, служила хозяевам столовой. Посередине стоял овальный обеденный стол, накрытый к чаю на шесть персон. Самовар, высившийся в центре стола, как видно, недавно вскипел; рядом виднелся заварной чайник, накрытый бабой, вазочки с вареньем и другими сладостями. Справа виднелась одна дверь, закрытая, слева другая, из которой только что вышел хозяин квартиры. Одна створка этой двери была наполовину открыта, и в этой открытой створке статский советник заметил чей-то любопытствующий глаз.

Составив себе представление о жилище учителя Булыгина, Углов вновь повернулся к хозяину и произнес:

— Вы хотите, чтобы мы представились, извольте. Я статский советник Углов, а это мой помощник, титулярный советник Дружинин. Мы явились сюда, потому что расследуем некое тяжкое преступление, имеющее государственное значение. Понятно? Что касается вас и ваших гостей, то нам известно, чем вы занимаетесь. Я не знаю только, с какой целью вы занимаетесь гимнастическими упражнениями и получили ли на это соответствующее разрешение?

Как видно, слова про «тяжкое государственное преступление» произвели нужное впечатление на хозяина квартиры: на щеках у него выступили красные пятна, он утратил свою невозмутимость, начал нервничать; а к этому Углов и стремился.

— Вы изволили говорить о цели наших занятий, — сказал учитель. — Цель, на мой взгляд, ясная: укрепление здоровья, увеличение мышечной силы. Знаете, как говорили древние: «В здоровом теле — здоровый дух»… Петербург, как вы знаете, город не слишком полезный для здоровья. Лихорадка, чахотка, а в последнее время еще и инфлуэнца… Вот мы и поднимаем гири. А что касается разрешения, то я решительно не понимаю, зачем оно требуется в этом случае. И у кого такое разрешение прикажете получать?

— В полиции, где же еще! — все так же решительно отвечал Углов. — А что касается латинской поговорки… Почем я знаю, зачем вы укрепляете мышцы? Только ли для борьбы с чахоткой или еще и для борьбы с правительством? Опять же, у вас вместе с мужчинами занимается и особа женского пола. А это можно рассматривать как нарушение морали. Церковь, знаете, ваших занятий не одобрит!

Статский советник ожидал, что после этой его тирады учитель окончательно стушуется, и его, что называется, можно будет брать голыми руками и переходить к основной части визита — допросу письмоводителя Ласточкина. Однако вышло иначе. Лицо у него покраснело еще сильнее, Алексей Булыгин дернул подбородком и произнес:

— Церковь не одобрит, говорите? Это верно. Мне и так уже протоиерей отец Гавриил, что преподает у нас закон Божий, пенял, что я на своих уроках не делаю ссылок на Священное Писание и что цитирую вольнодумцев-энциклопедистов Вольтера и Дидро. Что ж теперь, всю жизнь по струнке ходить, ничего не сметь? Нет уж, увольте! Если и гимнастикой заниматься нельзя, тогда я лучше в Англию уеду! Или в Североамериканские Штаты! Там мне никто не будет указывать, во что верить!