Яд минувшего

Утомленное пламя в бокале вина.
Я стоял у окна, я знаком с вами не был,
Это было печально, я стоял у окна…

4

Это было печально… Он стоял у окна и смотрел на город, не желая верить в Ночь Расплаты. Он был прав: жизнь оказалась куда страшнее гоганской сказки…

Проклятья, кровавые клятвы, ночи Луны, шестнадцатые дни… Ничего этого нет. Свой Закат мы носим в себе, а непонятое и непонятное ходит рядом и хватает за горло, когда мы не ждем. Оно не сто́ит ни страха, ни надежды – когда придет, тогда придет. Скачка за звездами, крылатая женщина с кошачьей головой, все это было и рассыпалось осенними листьями, сгорело, истаяло… Лауренсии больше нет, мать умерла, Матильда, Дуглас, Енниоль, Мэллит ушли. Дикона посадят под замок до лучших времен, а сюзерена не спасти. И Дэвида, видимо, тоже… Так уж вышло. У тех, кого предаешь, знакомые до последней черточки лица, а на другой чаше весов – горожане. Ты их не знаешь и не узнаешь никогда, но они хотят жить, и они ни в чем не виноваты!

Как просто разменять жизнь на любовь и верность, но их больше нет. Кончились. Есть долг и договор с Савиньяком. Ты выбрал, ты не жалеешь и не раскаиваешься, почему же тебя так прихватило?

– Это просто печаль, – пел вдруг ставший непонятным Валме, – это просто тревога,

Мягкой снежной периной лежит тишина.
Ночь, зима и печаль, как же это немного…
Я вам верен, эрэа… я стою у окна!

– Верность! – Очнувшийся Дикон яростно стучал кулаком по столу. – Я же говорил!.. О придда… о предателях… Вы не с-слушали, а я п-предупреждал… А Спруту конец!.. Крэтиана не простит! И н-не будет он м-маршалом… Ворон шутил…

– Спокойно, сударь! – Валме лениво отложил лютню. – Все хорошо. Маршалом станете вы, предателей мы отправим на эшафот, и вообще пора отправляться по домам. Очень удачно, что нам по дороге… Эпинэ, вы, полагаю, задержитесь?

– Герцог собирается осмотреть мою коллекцию, – важно объявил Капуль-Гизайль, – он, в отличие от вас, ее не видел.

– Окделл тоже задержится, – решил Иноходец. Дикон и так наплел больше, чем нужно, а есть вещи, которые бывших талигойцев не касаются, что бы те ни пели, – я о нем позабочусь.

– Видимо, таков удел первых маршалов. – Посол и не собирался настаивать, похоже, он просто хотел помочь.

– Мар-шал? – по слогам произнес Ричард. – А эта… кракатица… ничего не поняла… Ворон т-ткнул ему в н-нос его измену…

– А я слышал, Алва произвел Придда в полковники. – Валме зевнул и торопливо прикрыл рот рукой. – Вот и верь после этого людям!

– Ну, произвел! – вскинул голову Дик. – И что?! Пол… ловника без короля нету, а Оллару… все! И п-принц – не принц, а бар… Бар-раска…

– Дикон, хватит! – Налить ему еще, что ли? Пусть уснет наконец… Пожалуй; только сначала избавимся от господина посла.

– В-ворон смеялся над С-с-спрутом, – гнул свое Дикон, – так ему и с-с-сказал… думайте, что го… рите, к-когда присягаете… Не повторяйте… обшибок… Робер… это он про н-нас… М-мы присягали, и м-мы в-верны… К-кровью…

– Ваша верность весьма похвальна, – улыбнулся Валме, и Роберу захотелось его ударить. Самодовольная, разодетая скотина… Он и Алву так же слушал, поддакивал, а потом проболтался… Так, от скуки, для красного словца.

– Зато вы, – Марианна не выдаст, ее муж не в счет, а Дик ничего не соображает, – если мне не изменяет память, верностью не страдаете?

– Видите ли, – урготский посол провел пальцем по краю бокала, – последовав за Алвой, я оказался в положении охотника, по глупости связавшегося с черным львом. Я признаю́, это животное красиво. Можно даже сказать, совершенно, но оно смертельно опасно. Я не столь совершенен, я хочу жить. У меня был довольно-таки печальный выбор. Я мог либо бежать, либо попробовать убить, либо сбежать и ждать, пока убьют другие. До верности ли тут? Впрочем, моему герцогу я верен и, прошу заметить, без всякой присяги… Барон, Эвро лучше придержать.

5

Кто-то уходит… Ах да, Иноходец… То есть не уходит, вот же он, тут… и рядом следы… слепые, красные… Это не кровь, это вино, а где Савиньяки?

– Счастливого вечера, господа! Готти, к ноге!

– Когда же мы снова вас увидим?

– Сударыня…

Собаки, как же они воют, но смерти не будет, ведь сюзерен отменил казнь. Ворон будет жить, пока не скажет правду.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего… Вы же видите, он пьян.

– Но он чего-то хочет…

– Желания? – переспросил Алва. – Кинжал вы, надо полагать, не дадите мне в любом случае.