- Создатель, - толстая женщина трясла голо вой, и ее серьги качались, - я забыла, что вы при ехали из Алати. Одри Лаптон влюбился в Джинни с первого взгляда и попросил ее руки. Разумеется, мы с моим супругом сказали «да». Лаптон - хоро шая партия даже для Мэтьюсов, хотя Джинни мог ла бы рассчитывать и на ббльшее. Ее красота достойна сосновых ветвей и золотистых топазов… Да что я говорю, она достойна сапфиров, это признавали все, но Одри отказа не пережил бы!
Счастливый Одри, он полюбил и услышал, что он любим. Наши души - зеркала, перед которыми потомки Кабиоховы зажигают по свече. В одном зеркале - лишь один огонек, но когда зеркала глянут друг на друга, ляжет звездная дорога от встречи до смерти. Это и есть любовь…
- Ужин сервирован в Малой столовой, - напомнил высокий и важный, и Мэллит кивнула.
- Я иду. - В Сакаци было легче, в Сакаци ее не трогали, за ее окном серебряные стволы целовали облака, а в саду были качели. В Сакаци Первородный говорил о любви, и за его спиной не стояла смерть в короне. Любимый говорит, что он не обманул, но обманут и что Кабиох не допустит гибели наследника своего, но как не бояться, идя по волосу над морем огня?
- Баронесса Мелания из Нижней Сакаци! - Возглашающий ударил об пол жезлом, Мэллит вздрогнула и расправила плечи. Она все помнит, ее зовут Мелания, она носит подшитые платья и называет собеседников по имени. Переступив границу границ, достославный из достославных тоже назвался Жеромом и открыл подбородок, но недостойная отреклась от своих корней раньше. Когда стала любящей и любимой.
- А вот и моя прекрасная кузина. - Любимый был здесь, и это было величайшим даром. Им не придется искать друг друга в исполненной света пустыне, ведь они уйдут рука об руку.
- Недо… Я недостойна внимания Вашего Величества. - Пусть последняя ночь станет ночью счастья. - Но я буду пить вино и радоваться.
- В Алати девушки слышат мало комплиментов, - улыбнулся Первородный, - а зря, ведь они прелестны…
- Ваше Величество, - неприятный с разными глазами наклонил голову, - позвольте мне исправить упущение алатских мужчин. Сударыня, знаете ли вы, что ваши очи - осенние листья, пронизанные солнцем?
- Барон, - серый человек едва шевельнул губами, - какое счастье, что Дидерих отдал дань всем глазам, кроме красных.
- Мелания, - как нежен взгляд любимого, но между ними изобильный стол и чужие взгляды, - представляем вам барона Кракла, тонкого ценителя женской красоты, и Повелителя Волн герцога При-дда. Он недавно лишился семьи, что печальным образом сказалось на его учтивости. Не сердитесь на него.
Потерявший родных что листок срубленного дерева и пчела сгоревшего улья, но как же легко уходить последним, не глядя назад. Серый человек еще не знает, сколь счастливо его несчастье. Не знающие о судьбе своей и не верящие в худшее смотрели на нее, и Мэллит улыбнулась.
- Я не сержусь, а сердце мое плачет о потере Перв…
- Герцога Придда. - Голос любимого зазвучал громче, он не хотел, чтоб недостойная ошиблась, он до сих пор думал, что вновь увидит солнце.
- Прошу прощения у Повелителя Волн, - пролепетала Мэллит, и шрам на груди отозвался острой болью, напомнив о неизбежном.
- Это я прошу прощения. - Серый поднялся из-за стола, сверкнула золотом цепь. - Я ваш покорный слуга, сударыня.
- Герцог Придд готов пойти к вам на службу. - Любимый рассмеялся весело и беззаботно. - Мы ждем от него подобных слов с осени, но он прячется в своем особняке.
- Как и положено Спруту, - сказал Ричард, он любил Первородного всем сердцем, и Мэллит ему доверяла.
- О да. - Повелевающий Волнами не умел улыбаться. - Сударыня, с вашего разрешения я верну Повелителю Скал его любезность. Заняв особняк, в котором он сейчас властвует, он уподобился насто-ящс. му вепрю.
- Господа, - названный бароном вскочил, и в руке его был хрустальный кубок, - мы забываем о главном. О снизошедшей на нас красоте. Здоровье прекрасной Мелании!
Мэллит торопливо выпила вино, но змеиный холод не отпускал. Любимый смеялся, шутил, о чем-то расспрашивал косоглазого и Первородных, а за стенами свивала кольца и шуршала чешуей смерть, и как же она была голодна!
3
Улицы пусты - ни людей, ни кошек, ни крыс, только молчаливые дома, всадники за спиной и лунные тени впереди. Шаг за шагом, улица за улицей, поворот за поворотом. От дворца к Багерлее. Мимо бывшей площади Фабиана, мимо продрогшего Старого парка, мимо затаившегося темного особняка со спрутом на фронтоне и дальше, в обход мертвой Доры.
Пустая, холодная, сухая ночь. «Ночь расплаты», как назвал ее Енниоль, но расплата не торопится, а кони сворачивают на улицу Святой Милисенты.
Бьют колокола, знаменуя Час Скалы. Мертвый час. В эту пору и до рассвета зимой лучше домов не покидать, а они едут через полумертвый город и собственные сны. Надо бы бояться, но он не боится. Не потому, что верит сюзерену, а не достославному, просто страх вытек вместе со странными снами и любовью… Нет, он помнит и закатную волну, и пегую клячу, и глаза Мэллит, но помнить - не значит чувствовать, а не чувствовать - это почти забыть.